Николай Леонов - Пять минут до расплаты

– А Лариса Филипповна? – спросил Лев Иванович, пытаясь прервать молчание, овладевшее Спесивцевой, и отвлечь ее от горьких воспоминаний. Пустые глаза женщины смотрели сквозь Гурова. Он повторил: – Так что же Лариса Филипповна?

– А она расцветала. Вы не поверите, но это было именно так, – усмехнулась Светлана Анатольевна. – Чем хуже было мне, тем счастливее становилась эта женщина. Будто энергия, может – сама жизнь – через садиста-сына, глумившегося надо мной, уничтожавшего душу и тело, переходила ей. Она словно бы помолодела, скинула десяток лет, стала живее и веселее. Эта женщина – вампир, зверь, пожирающий всех, ее окружающих. Не ищите людей, которые убили Тимофея. Они лишь орудие неизбежного. Эта ведьма сама уничтожила, сожрала, растерзала своего сына. И еще попомните мое слово, что следующей жертвой будет ее муж.

На глаза Спесивцевой неожиданно навернулись слезы. Она вскочила с кресла, отвернулась и шагнула к окну. Из сумочки, стоящей на подоконнике, Светлана Анатольевна достала платок и приложила его к глазам. Гуров сидел и молча смотрел в спину несчастной женщины. Ему нечего было сказать ей, и от этого он чувствовал себя неловко.

– А у него были друзья? – спросил Гуров, чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу. – Я имею в виду не тех, с кем от поддерживал отношения по работе или… отдыху.

– То есть помимо собутыльников, – уточнила Спесивцева. – Нет, не было. Хотя… – Она ненадолго задумалась. – На нашей свадьбе свидетелем был его школьный товарищ. И он даже однажды заходил к нам. Такой приятный молодой человек.

– А как его звали, вы помните? – спросил Гуров.

– Михаилом. А фамилия… кажется, Зельдин. Да, точно, Миша Зельдин. Он, кстати, довольно известный в Москве врач и занимается пластической хирургией, практикует в частной клинике. Я слышала, что к нему очередь по записи на год вперед. Но он вряд ли чем поможет. Они с Тимом практически не общались. И когда Михаил зашел к нам однажды, то повздорил с Тимом и сказал, что не хочет поддерживать с ним отношений. Из-за меня…

– Что-то случилось, чему он был свидетелем? – уточнил Лев Иванович.

– Накануне Тим жестоко избил меня. Я была вся в синяках и с заплывшим лицом. Михаил случайно увидел, и его прямо затрясло. Он накричал на Тимофея и заявил, что тот как был негодяем, так им и остался. И что больше не хочет знаться с ним, – сказала Спесивцева, и ее плечи затряслись в рыданиях. – Простите, но я не хочу больше вспоминать о том времени. Я смогла вырваться из этой проклятой семьи, разрубить липкую паутину. Еще год Тимофей преследовал меня, однако я прошла через все муки и стала свободной. Прошло уже два года, как я не видела этого зверя. Я вычеркнула его из своей памяти. Что же касается смерти Тима… Пусть он успокоится в аду – вот единственное, что я могу сказать. Если можно, оставьте меня…

– Извините, что мне пришлось причинить вам боль, – сказал Гуров. – Но я должен был поговорить с вами.

– Уходите, – не оборачиваясь, попросила его Спесивцева. – Ради бога, уходите!

«Пежо» мягко стелился по асфальту. Опасения Гурова, что будет гололед, оказались напрасными. За двое суток о субботнем снегопаде напоминали лишь местами припорошенные поля. Правда, и обочины были мокрые и грязные от растаявшего снега. А вот дорожное покрытие оставалось совершенно сухим и позволяло держать на спидометре под сто двадцать километров в час. Можно было ехать и быстрее, однако именно такая скорость для Гурова являлась наиболее комфортной. Разгоняясь выше этой отметки, он начинал излишне напрягаться и концентрироваться. Сейчас Лев Иванович почти автоматически управлял автомобилем, что давало возможность спокойно поразмышлять.

Хотя от мыслей и дум Гурова отвлекала навязчивая мелодия, а вернее, три слова из дебильной песни, которые он поймал, едва выехав из Москвы. На указателе, висевшем над шоссе, был обозначен его номер: Е95. И вот теперь в мозгах периодически проявлялось и речитативно бухало: «Трасса Е95… Трасса Е95…» Других слов из данного роково-попсового произведения Лев Иванович не знал, как и всего его мелодического ряда, если таковой имел место быть вообще, поэтому снова и снова беззвучно повторял про себя сиротливое: «Трасса Е95… Трасса Е95…»

Рядом в кресле пассажира, откинувшись на опущенную спинку, спокойно спал Крячко. Его мерное и негромкое похрапывание иногда совпадало с ритмом въевшейся песни и еще больше отвлекало Гурова от мыслительного процесса. Станислава он подобрал в шесть утра, как и договаривались, около дома. Усевшись в машину, невыспавшийся Крячко по-хозяйски отвалил назад спинку кресла, устроился поудобнее и громко зевнул.