Николай Крамной - Таблицы Рошарха

Вскоре из лабиринта многочисленных комнат появлялся заспанный хозяин дома, присаживался рядом со своим гостем на тахту и, блаженно почесывая через вырез белой рубахи могучую волосатую грудь, произносил ритуальную фразу:

– Сейчас будем чай пить… Зеленый.

Откашлявшись после сна, хозяин плевал через перила в собственный цветник и знакомил гостя с планами на день:

– Потом манты покушаем и поедем к одному мастеру. Покажу тебе, как медные кувшины делают.

«Чтоб ты провалился вместе со своими мантами и кувшинами! – мысленно желал ему Жогин. – На хрена мне это знать? То к ковровщикам возил, то какие-то бревна ореховые показывал…»

– А может, просто чаю с фруктами выпьем? – предлагал Жогин, у которого после обильного ужина только под утро утихла изжога.

– Э-э-э, – шутливо грозил толстым пальцем хозяин, – а потом поедешь к Виктору и будешь жаловаться, что голодным был? И вспомнив своего многолетнего друга, благодаря которому он и гуляет-то до сих пор на свободе, восхищенно добавлял: – Вот военный мужик! Такому своего ребенка можно отдать воспитывать.

По-русски Расул-ака говорил почти без акцента, только иногда прерывал свою речь в самом неожиданном месте, подыскивая в памяти необходимое слово, или, в крайнем случае, подходящую замену ему. Был невысок, черен, любил хорошо и много поесть, но свое полное тело носил легко и на жару не жаловался.

«Привык, – неприязненно думал о нем Жогин. – Живет в этой духовке всю жизнь, и другой ему не надо…»

– Мне, Расул-ака, каким-то делом заняться надо, – намекнул он хозяину дома. – А то я только целыми днями виноград ем да на экскурсии хожу по мастерским. Жиреть уже начал, – похлопал он себя для большей убедительности по тугому животу.

– Какую я тебе работу дам? – сердился Расул-ака. – Виктор передал, чтобы ты отдыхал. Вот и отдыхай. А работа… Людей наших не знаешь, город тебе не знаком. Если тебя и пошлешь куда-нибудь, на каком языке разговаривать будешь?

Все сказанное хозяином дома было правдой: и местного языка он не знал, и с городом был незнаком. О людях – и говорить нечего. И получалось, что Патов, отправляя его сюда, заранее обрекал на бездействие.

«Действительно, военный мужик, – думал он, валяясь на широкой тахте после сытного обеда. – Продумал все. Уехал человек, и ищите, кому нужно. Дел за мной никаких не числится, а подозрения… Их еще обосновать надо и свидетелей найти! А они все в раю уже! Он бы меня, наверное, убрал и там, да не хотел лишний раз внимание к больнице привлекать. Интересно: вызовет он меня назад, или мне тут и доживать придется на окраине этого Вавилона? Хотя… кому я тут нужен? Своих забот хватает. Трахнут когда-нибудь ночью, вывезут за город и поминок справлять не будут. Рвануть отсюда, что ли, пока не поздно? Деньги на первый случай есть… А куда? Жить где? Э-эх!»

Этих полуденных часов и раздумий Жогин особенно не любил. Деревянный навес над балконом хоть и защищал от солнца, но прохлады не давал. Воздух был раскален настолько, что вершины далеких гор колебались в знойном мареве, шумный город обессиленно затихал на некоторое время, погружаясь в полуденную дрему, и лишь неутомимые коршуны выписывали неторопливые круги в белесом, выжженом солнцем небе. И мысли у Жогина в эти часы были ленивые, липкие и неохотно уступали место одна другой.

Как-то за ужином хозяин дома, неторопливо прожевав кусок баранины, спросил:

– На охоту хочешь поехать? В заповедник. Мои люди нашли такое место, где ирбис живет…

– Логово? – догадался Жогин.

– Да, – важно кивнул Расул-ака. – Охота опасная, надо высоко в горы лезть. Зато денег много можно получить. Одна шкура ирбиса стоит больше, чем сотня каракулевых.

– А разве в заповеднике можно охотиться?

– У моих людей бумага будет… Разрешение на охоту.

– Лицензия, – подсказал Жогин.

– Да, лицензия. Только в ней будет написано, что можно горного барана бить. Поедешь?

– Мне один черт кого бить: барана или ирбиса. Конечно, поеду, – согласился Жогин.

Дуплет часто задумывался: зачем он понадобился Игорю Сергеевичу? То, что он делал сейчас, нельзя было назвать работой. К трем часам дня он приезжал к загородному ресторану «Уют» и торчал там до его закрытия, слоняясь без дела по многочисленным подсобным помещениям. А в полночь его и ее нескольких человек какая-нибудь машина развозила по домам. Иногда кто-то неизвестный, распоряжавшийся этими перевозками, забывал прислать машину, или ее у него под рукой не оказывалось. В таких случаях вся компания оставалась ночевать в ресторане, не поднимая лишнего шума и никому на это не жалуясь. Но такое случалось очень редко. Едой и выпивкой его не обижали, иногда Фомич привозил сотню-другую на карманные расходы, и Дуплет посапывал в две дырочки, понимая, что его держат для каких-то будущих дел, А с недавнего времени ему приказали неотлучно находиться возле швейцара и запоминать всех приезжающих в ресторан.