Иван Сибирцев - Золотая цепочка

— Перекур, что ли? — досадливо спросил Глеб.

— Думаю, совсем шабаш на сегодня, — решительно сказал Федор, оглядел Глеба и с завистью заметил: — Железный ты, что ли? Целый день у этой дрыгалки, а все как огурчик. У меня башка раскалывается. Он же гудит, как танк, бульдозер-то.

— Стране нужен драгоценный метал, и наш долг дать его стране, — с пафосом изрек Глеб.

— Ладно, я тоже грамотный. Только тебе, чертолому, напарником бегемота впору. Все люди как люди, от гудка до гудка, а у нас с тобой одно понятие: световой день, от темна и до темна.

— Кому от этого плохо? Государству? Артели? Может быть, нам с тобой?

Луч фонарика выхватывал из темноты то корневище, петлей захлестнувшее тропу, то черный плешивый пень, то иудино дерево — осину.

Небо совсем близко. Будто на ветке сосны, раскачивается ковш Большой Медведицы, звезды мерцают жарко, как самородки на дне артельной колоды, когда заглянешь в нее через трафаретную решетку…

Глеб отмахнулся от этого видения, и вдруг вспомнился голос Лизы, как всегда не то насмешливый, не то строгий: «Я убеждена: человек чуткий и отзывчивый к красоте никогда не совершит подлости. У тебя же вообще ярко выраженное эмоциональное начало. И оттого мне так хорошо с тобой. Терпеть не могу разных логичных рационалистов».

Как давно прозвучали эти слова!

Отслужив в армии, Глеб вернулся в Москву, к матери. Город встретил его медвяным разливом липового цвета, золотыми россыпями болгарской клубники на лотках, сочными красками цветочных киосков.

Глеб с наслаждением облачился в штатский костюм и целыми днями слонялся по улицам, привыкая к полузабытой гражданской жизни. И все девчонки казались привлекательными, кургузые платьица на них очень нарядными, улицы праздничными.

В тот вечер Глеб троллейбусом возвращался домой. Стоял у задней дверцы, нагретый металлический поручень упирался в ладонь, в светозащитных стеклах проступали цветные фотографии зданий.

Троллейбус резко затормозил. Глеба швырнуло вперед, ладонь соскользнула с поручня, и парень заключил в объятия, плотно притянул к себе стоявшую к нему спиной пассажирку.

Она дернула плечами, скосила на Глеба уголки глаз и сказала сердито:

— Держитесь за поручень.

— Простите, я нечаянно, — смущенно ответил он.

— Возможно, но все-таки уберите руки. — Она скинула со своих плеч ладони Глеба.

— Извините, я не хотел, честное слово. Инерция.

Она скользнула укоризненным взглядом по его размашистым плечам, широкой груди, длинным мускулистым рукам и спросила насмешливо:

— Инерция чего? Самоуверенности? Нахальства? Или милой привычки к троллейбусным знакомствам?

Оказывается, у нее очень чистое, совсем девчоночье лицо с розоватою кожей и зелеными глазами, круглыми, ласковыми, цепкими. Не отводя от нее взгляда, он, широко улыбаясь, объяснил:

— Нет, та инерция, про которую в школе проходят. По физике. Честное слово.

Ее губы покривились язвительно, а в голосе проскользнула издевка:

— Ах, в школе… Что же, продолжайте повторение пройденного. Мне выходить на этой остановке.

— Мне тоже, — пробормотал Глеб.

Глеб замедлил шаг, проводил ее взглядом, остановился у театральной афиши: решит еще, что пристаю…

В глазах рябили названия спектаклей: «Сто четыре страницы про любовь», «Коварство и любовь», «История одной любви». Но Глеб все-таки заметил, что девушка завернула в подъезд, где жил он.

Ему стало смешно. Он покружил у газона, медленно вошел в подъезд.

На лестничной площадке, расставив по ступенькам бутылки с молоком, пакеты с покупками, стояла та девушка и рылась в сумке.

— Ключ потеряли? — сочувственно спросил Глеб.

— Ну, знаете!.. — возмущенно воскликнула она и угрожающе выставила перед собой ключ.

Посмеиваясь беззвучно, Глеб собрал бутылки и пакеты, составил обратно в сумку, вручил хозяйке:

— Ничего не поделаешь. Я живу в соседней квартире.

Войдя к себе, он с порога окликнул мать:

— Мама, разве в семьдесят первой квартире живут не Мартыновы?

— Теперь там Лиза Гущина живет.

— Одна? — как можно равнодушнее спросил Глеб.

— Зачем одна? С мужем и с дочкой.

Через неделю вечером Глеб остался один дома. У двери позвонили. Он лениво поднялся с дивана, шлепая тапочками, побрел в переднюю, открыл дверь и испуганно попятился: на площадке стояла Лиза.

— Вы? Здравствуйте, — сказал Глеб густым басом.

— Здравствуйте, сосед.

— Меня зовут Глебом.

— Я знаю. Но мне больше нравится называть вас соседом. Понимаете, сосед в троллейбусе, сосед по лестничной площадке… Мой благоверный отсутствует, а у меня, как на грех, погас свет. Что-то с пробками. Я подумала: вы так крепко помните школьную физику, что, наверное, сумеете починить. — Она скользнула оценивающим взглядом по его лицу, плечам.