Александра Маринина - Смерть ради смерти

— Хорошо, папа, — почти шепотом ответил мальчик.

Павел поднялся. Он был человеком добрым, но несколько суховатым, и сейчас растерялся, потому что не знал, что нужно делать дальше.

— Тебе, наверное, нужно побыть одному, подумать над тем, что я сказал, — неуверенно произнес он. — А я пойду к маме, она очень переживает.

Ольга стояла на кухне с опухшими от слез глазами и нервно перетирала полотенцем только что вымытую посуду.

— Ну что? — кинулась она к мужу. — Сказал?

— Сказал.

— И как он?

— Трудно сказать. Думает.

— Но он не плачет? — встревоженно спросила она.

— Кажется, нет.

— Ой, господи, — простонала Ольга, — за что нам такое испытание! Чем мы провинились? Только бы он сейчас не замкнулся, не отошел от нас, не считал нас виноватыми.

— Ну что ты такое говоришь, — возмутился Павел. — Почему он должен считать нас виноватыми? В чем?

— Да разве я знаю? — горестно махнула она рукой. — Разве можно понять, что у них в голове делается?

Она принялась накрывать стол к ужину, достала из холодильника сковороду с жареным мясом, нарезала хлеб. Через некоторое время робко сказала:

— Надо звать Димку ужинать. А я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Не знаю. Страшно. Боюсь с ним встречаться. Может, ты позовешь?

Павел пожал плечами и громко крикнул:

— Сынок! Мой руки и иди ужинать!

Голос его сорвался и прозвучал как-то хрипло и фальшиво. Он и сам не ожидал, что тоже волнуется, и смущенно улыбнулся жене.

Послышались торопливые шаги, Димка шмыгнул в ванную, откуда донесся шум льющейся воды.

— Не нервничай, — тихонько шепнул Павел жене. — Все будет хорошо, я уверен. Мы с тобой все сделали правильно. Если бы мы сейчас промолчали, дальше было бы только хуже, поверь мне.

Когда мальчик появился перед родителями, то по его дрожащим губам было видно, что он нервничает не меньше их. Он молча сел за стол и начал есть. Ольге и Павлу кусок в горло не лез. Наконец Ольга не выдержала:

— Сынок, ты очень расстроен?

Димка оторвался от тарелки и осторожно взглянул на мать.

— Я не знаю. Наверное, нет. В кино показывали, что дети начинают биться в истерике, когда им такое говорят, ну и вообще… Я, наверное, тоже должен плакать, да?

— Что ты, сынок, плакать не нужно. Ничего же не изменилось, правда? Ты все равно наш сын, а мы — твои родители. А в кино показывают всякие глупости специально, чтобы нагнать напряжение.

Павел довольно улыбнулся. Он так и знал, что все обойдется, он не ошибся в своем Димке. И в своей Олечке он тоже не ошибся.

— Теперь пусть нам звонит кто угодно, — бодро сказал он, — нам теперь никто не страшен, верно?

Но радость его оказалась преждевременной, потому что когда через два дня вымогатель позвонил снова, то просто-напросто не поверил тому, что услышал от Ольги.

— Нашли дурака, — нагло рассмеялся он в трубку. — Так я вам и поверил. Пусть ваш сын сам подойдет к телефону и скажет, что он все знает, тогда поверю.

— Но его нет дома, — растерялась Ольга, которая совсем не была готова к такому обороту. К тому же Димки действительно дома не было.

— Конечно, как же иначе, — фыркнул шантажист. — Вот что, мамочка. Готовьте-ка деньги, время уговоров кончилось, послезавтра позвоню в это же время. Чтобы все было тип-топ. Ясненько?

Павел, молча наблюдавший, как жена ведет переговоры с вымогателем, вдруг взорвался:

— Все! Хватит! Наглецов надо учить. Я немедленно иду в милицию и пишу на него заявление. Мало он нам крови попортил!

— Да что ты, Пашенька, — попыталась урезонить его жена, — пусть себе звонит, мы же его не боимся. Позвонит еще какое-то время и перестанет.

— Перестанет? А если он вздумает осуществить свою угрозу? Он же не верит, что мы все рассказали Диме, и может попытаться поймать его где-нибудь на улице, чтобы открыть ему глаза на историю рождения. А ты уверена, что Димка спокойно это воспримет? Не кинется бить ему морду? Или не испугается до нервного шока? Я не хочу, чтобы этот ублюдок встретил моего сына в каком-нибудь тихом уголке.

Он выскочил в прихожую и начал быстро одеваться. Ольга рванулась было за ним, но внезапно поняла, что муж прав. Безусловно прав.

В кабинет начальника следственной части городской прокуратуры Константин Михайлович Ольшанский входил без трепета. Во-первых, он давно и хорошо знал своего начальника, а во-вторых, точно так же хорошо знал, что его собственная резкость, порой граничащая с откровенным хамством, служит ему надежной защитой. Ольшанского в прокуратуре не любили и связываться с ним боялись, хотя и отдавали должное его профессионализму и безупречной юридической грамотности.