Александра Маринина - Не мешайте палачу

Настя хорошо помнила и эту гостиницу, и этот ресторан, она бывала здесь несколько раз в середине восьмидесятых, когда Самара еще называлась Куйбышевом. За десять лет все здесь стало по-другому, у гостиницы появился хозяин, и в номерах стало чище и уютнее, а ресторан стал похож действительно на ресторан, а не на привокзальную забегаловку, как было раньше. Разумеется, с метрдотелем и официанткой Настя познакомилась еще позавчера, и за два дня, в течение которых она приходила сюда на завтрак, обед и ужин, она сумела создать себе соответствующую репутацию. Сумасшедшая миллионерша.

Едва они толкнули стеклянную дверь и ступили в обеденный зал, как мэтр – низенький, но исполненный достоинства Герман Валерьянович – буквально кинулся к ним.

– Добрый день, добрый день, – приговаривал он, семеня коротенькими ножками и ведя их к самому лучшему столику, – ваш столик вас ждет, все как вы просили.

Он подвинул Насте стул, подождал, пока они усядутся. На столе, кроме приборов, стояла ваза с огромным букетом розовых гвоздик. Больше ни на одном столе во всем ресторане цветов не было.

– Вы любите гвоздики? – спросила она Павла.

– Нет.

– Я тоже. Терпеть их не могу. Особенно розовые.

– Попросите, чтобы их убрали.

– Ни за что. Я специально просила вчера, чтобы на мой столик поставили розовые гвоздики.

– Зачем?

Настя с удовлетворением отметила, что в его голосе мелькнуло плохо скрытое изумление. Ну вот, не такой уж ты непробиваемый, Павел Дмитриевич Сауляк. Непохожий на других, это верно, особенный, даже, наверное, неповторимый в чем-то, но и тебя можно достать и расшевелить.

– Затем. Присутствие негативного раздражителя помогает держаться в форме. Что вы сидите сложа руки? Смотрите меню, выбирайте блюда.

– Я не голоден.

– Вы опять лжете? Как же вы можете быть не голодны?

– Повторяю вам…

– Хорошо, хорошо, – торопливо перебила его Настя. – Вы не голодны, я поняла. Мне не нужно повторять по три раза. Но, поскольку мы с вами договорились, что вы будете меня слушаться, я прошу вас что-нибудь заказать.

– Мне все равно, заказывайте сами.

– Что вы пьете?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Хорошо, значит, кампари.

Она специально выбрала этот столик два дня назад. С ее места прекрасно просматривался весь зал и обе двери – в холл и в служебные помещения. Ровно в два часа появился Юра Коротков и сел там же, где сидел вчера и позавчера. Все это было частью спектакля. Коротков внимательно оглядел зал, нашел глазами Настю, привстал со своего места и поклонился ей. Настя демонстративно фыркнула и передернула плечами.

Официантка принесла закуски и бутылку кампари.

– Ешьте, – сказала Настя. – Следующее кормление будет не скоро. Попробуйте, это вкусно.

Сауляк лениво отрезал кусочек говяжьего языка и неторопливо отправил в рот. Лицо его было бесстрастным, и было вовсе не похоже, что он изо всех сил борется с голодом, не желая есть оплаченную незнакомой женщиной еду. Такое впечатление, что он действительно не хочет есть.

К их столику снова подлетел прыткий Герман Валерьянович, на этот раз у него в руках была бутылка шампанского «Ив Роше».

– Ваш поклонник уже пришел, – сообщил он, заговорщически улыбаясь. – И просил вам передать это шампанское.

– Да что ж он никак не уймется! – с досадой сказала Настя громко и отчетливо, так, чтобы слышно было на весь ресторан.

Сауляк сидел неподвижно, даже головы не повернул в ту сторону, куда смотрела Настя. Она встала и, взяв бутылку за горлышко, медленно отправилась через весь зал к столику, за которым сидел Коротков. В ресторане в это время было человек тридцать, и все они, как один, следили глазами за высокой худощавой женщиной в черных брюках и голубом пушистом свитере, которая плавно двигалась между столиками, неся в руках бутылку французского шампанского.

Подойдя к Короткову, Настя со всего размаху поставила бутылку на стол, так что посуда задребезжала.

– Я не пью шампанское, – громко сказала она. – И не присылайте мне его больше. Вам понятно?

– А что вы пьете? – так же громко спросил Коротков, не вставая с места. – Я бы хотел хоть чем-нибудь доставить вам удовольствие.

– Если хотите, можете меня поцеловать, прямо здесь и сейчас, но только один раз и с условием, что вы больше не будете мне надоедать.

– Ну и стерва же ты, – шепотом произнес Коротков, растягивая губы в улыбке.

Настя поняла, что он имел в виду. Он был немного ниже ее ростом, но туфли на каблуках сделали разницу между ними весьма существенной. Она усмехнулась, понимая, что на них смотрит весь ресторан, наклонилась, сняла туфли и сразу стала заметно ниже, почти сравнявшись с Коротковым, который был обут в зимние ботинки на толстой подошве. Юра шагнул к ней, обнял, положив одну руку на ее спину, а другую – на затылок. Его лицо медленно приближалось, и Насте захотелось зажмуриться и отступить. Но отступать было некуда. Губы его были твердыми и прохладными, и, несмотря на всю нелепую двусмысленность (или двусмысленную нелепость?) ситуации, она не могла не признать, что целуется Юрка хорошо. Боже мой, они были знакомы восемь лет, они работали в одном отделе, Коротков неоднократно бывал в гостях у Насти и Алексея, выплакивал на ее плече свои обиды по поводу любовных неудач. И вот теперь за много километров от Москвы в ресторане провинциальной гостиницы они целуются на глазах у изумленной публики только лишь потому, что кто-то охотится за освободившимся из мест лишения свободы Павлом Сауляком. Чудны дела твои, милицейская жизнь!