Роксана Лонгстрит: Красный ангел

Надо сходить за тампонами.

Утром, упрямо возразила она себе.

Нужна еда.

Утром.

Завтра, пиццу. Заказать по телефону.

Застегивая джинсы, она услышала, как Дэвис сказал "до свидания" и положил трубку. Значит, закончил разговор. Это хорошо. Скоро можно принять ванну.

Хлопнула входная дверь. Непонятно — открылась или закрылась. Она замерла. Ванная комната — худшее место, где тебя могу застукать. Спрятаться негде. Никакого оружия. Схватив баллон с лаком для волос, она рывком распахнула дверь, готовая к бою.

Никого.

Дэвис ушел. Проковыляв в гостиную, она нашла недопитый, точнее, почти нетронутый стакан коки. Телефонная трубка лежала на аппарате.

Алекс нашла свой стакан и осушила его одним махом, представляя, что это ром.

Зазвонил телефон. Она быстро сняла трубку.

— Алло?

— Хоббс? Это Шенберг. — Алекс едва различала голос за завыванием сирен и шумом уличного движения. — Слушайте, я здесь, у фургона. Тот самый, все верно. Его бросили. Судебные его сейчас обследуют.

— Кассетти не нашли?

— Нет, но ребенок явно был здесь. Обнаружили бейсбольную кепку. Маленькую. Есть какие-нибудь идеи?

Алекс тяжело опустилась на диван. Темная квартирка, казалось, заполнилась тайнами. Чудовищами.

Она закрыла глаза. Дэвис, воспользовавшийся ее телефоном вместо своего.

Попрощаться с единственным человеком, которого любил.

Алекс резко выпрямилась, чувствуя, как колотится сердце.

— Алекс! — пищал в трубке голос Шенберг.

С трудом набрав в легкие воздуху, она произнесла:

— Мишель. Мишель, она здесь. Здесь, в "Элизиуме".

— Что?

— Не в моей квартире. В его. Он об этом знает. Поэтому он зашел ко мне и звонил отсюда. Он ушел наверх…

Умирать, подумала Алекс. Умирать вместе с сыном.

— Алекс, оставайтесь на месте. Заприте дверь и ждите нас. Выезжаем. — Шенберг бросила трубку, слишком торопясь, чтобы слушать подтверждение.

Алекс положила трубку и откинулась на спинку дивана.

Полиция уже едет. Этого достаточно.

Он остался один. Совсем один.

И Джереми. Джереми, хранивший фотографии отца, который покинул его.

Алекс подтянула к себе сумку. Деньги. Куча денег. Она вывалила все на диван. Последним выпал револьвер — холодный, блестящий. Смертельный.

Подхватив его, она сунула в карман ключи. Знак надежды. Она надеялась сюда вернуться.

Открыла дверь, выглянула в коридор. Никого. Лестница, площадка следующего этажа. Пусто.

На этот раз подниматься было почти не больно. Точнее, было так страшно, что она забыла о боли. Добравшись до двери, она взялась за ручку. Ручка показалась ледяной. Дверь в преисподнюю.

Эксклюзив, напомнила она себе. Деньги. Положение. Власть.

Все это уже не имело особого значения. Теперь, когда Липаски сказал, что любит ее. Вот ради этого стоило выжить.

Но она не сможет нормально жить, если хотя бы не попытается спасти того, кого он тоже любит.

Она тихо нажала на ручку. Дверь поддалась. Она надавила плечом. Дверь открылась.

В поле зрения — никого. Скользнув внутрь, она прикрыла за собой дверь, озираясь в поисках укрытия. У Дэвиса были кресло, диван, стол. Прыгнув вперед, она скорчилась под столом, откуда было хорошо видно любого, кто мог показаться из-за угла.

Где-то заплакал ребенок. Алекс зажмурилась и почувствовала, что обливается потом. Защипало свежие ссадины. Она никогда не чувствовала в себе особой тяги к материнству, но от голоса ребенка, которому больно, все внутри сжалось в комок. Если плачет, значит, жив, успокоила она себя. Не помогло.

Она высунула голову из-под стола. В глаза бросилась фотография в рамочке. Мельком скользнув по ней, Алекс вдруг всмотрелась повнимательней. Шаланна Норт с застенчивой улыбкой. На другом краю стола — желтоватый листок бумаги. Тоже в рамочке. Слишком далеко, чтобы разглядеть.

А в самом торце, под нависающей книжной полкой, — маленькие очки в роговой оправе, розовая беретка и маленькая девичья беленькая сумочка. Алекс с замиранием сердца разглядывала всё это. Ребенок продолжал плакать.

Вокруг ничего подозрительного. Глубоко вздохнув, она все-таки решилась выбраться из-под стола, найдя себе новое укрытие под барной стойкой на кухне.

Здесь было темнее.

— Мы одинаковые, ты же знаешь, — услышала она голос Габриэля Дэвиса. Он говорил совершенно спокойно, сосредоточенно, уверенно. — Мы оба инфицированы Барнсом Бровардом. Ты хочешь убить меня, потому что надеешься, что это тебя остановит. Именно поэтому я убил Барнса. Но этого не остановить. Этого. Не остановить. Никогда.