Алистер Маклин: Сувенир, или Кукла на цепочке

Я поспешил удалиться, поднялся вслед за носильщиком и своим чемоданом по ступенькам, ведущим в холл, и напоследок обернулся. Старик провожал меня старомодным взглядом. Не желая, чтобы он перещеголял меня в учтивости, я ответил ему таким же взглядом и вошел в отель. Помощник управляющего оказался высоким и смуглым человеком с тонкими усиками, в безупречно сидевшем на нем фраке. Его широкая улыбка излучала столько тепла и искренности, сколько может выразить улыбка голодного крокодила. Вам отлично известно, что она тотчас исчезнет, стоит вам повернуться к нему спиной, но вновь окажется такой же теплой и искренней, если вы быстро обернетесь.

— Добро пожаловать в Амстердам, мистер Шерман, — сказал он. — Мы надеемся, что ваше пребывание здесь будет приятным.

Поскольку на это мне нечего было ответить, я просто промолчал и сосредоточенно стал заполнять регистрационную карточку. Он принял ее из моих рук с таким выражением, словно я поднес ему бесценный бриллиант, и поманил посыльного, который как раз появился в холле, пошатываясь под тяжестью моего чемодана.

— Бой! Номер 616 для мистера Шермана!

Я повернулся и взял у него чемодан, который он отдал мне, надо признать, без особого сожаления. Этот «бой» вполне мог сойти за младшего брата уличного шарманщика.

— Спасибо! — Я дал ему монетку. — Думаю, я и сам справлюсь.

— Но ваш чемодан, кажется, очень тяжелый, мистер Шерман… — Заботливость помощника управляющего, возможно, была искренней, чем его улыбка. Чемодан действительно весил немало. Да и как ему быть легоньким, со всеми этими пистолетами, патронами и прочими металлическими инструментами, служащими для того, чтобы проникать в различные запретные помещения. Поэтому мне не хотелось, чтобы, оказавшись наедине с моим чемоданом, какой-нибудь умник с еще более умными мыслями, роящимися в голове, и добротными ключами в руках открыл бы его содержимое. В номере люкс — другое дело: там всегда найдется два три укромных местечка, куда можно спрятать кое-какие мелочи, не опасаясь, что их обнаружат. К тому же, если чемодан постоянно держать на замке, едва ли кому-нибудь придет в голову шарить в другом месте.

Я поблагодарил помощника управляющего за заботу, вошел в ближайший лифт и нажал на кнопку шестого этажа. Как только лифт пришел в движение, я выглянул в один из крошечных глазков, вделанных в двери. Помощник управляющего, спрятав свою улыбку в карман уже с кем-то говорил по телефону.

На шестом этаже я вышел. Прямо напротив лифта, в небольшой нише стоял столик с телефоном и стул, на котором восседал молодой человек в расшитой золотом ливрее. Он не внушил мне симпатии. В нем было что-то неопределенное, когда трудно сказать, где кончается беспечность и начинается нахальство. Но жаловаться на такого — значит ставить самого себя в глупое положение— подобные юноши обычно прекрасно умеют принимать обличие оскорбленной невинности.

— 616! — сказал я.

Как я и ожидал, он лишь лениво согнул палец, указывая вдоль коридора.

— Вторая дверь…

Никакого «сэр», никакой попытки хотя бы привстать со стула. Я подавил в себе желание стукнуть его головой об стол, но пообещал себе пусть крохотное, но зато острое удовольствие разделаться с ним перед отъездом из отеля. Я спросил:

— Вы обслуживаете шестой этаж? — Да, сэр, — ответил он и поднялся.

Во мне шевельнулось чувство разочарования.

— Принесите мне кофе в номер!

На свой номер я не мог пожаловаться. Это был. не номер, а целая квартира. Она состояла из передней, крошечной, но вполне практичной кухоньки, гостиной, спальни и ванной. И спальня и гостиная имели выход на один и тот же балкон. Я вышел туда.

За исключением огромной, чуть ли не до самого неба чудовищной неоновой рекламы, рекомендующей покупать сигареты определенных марок, сияние разноцветных огней, струившееся над темнеющими улицами и крышами Амстердама, казалось, принадлежало какому-то сказочному миру. Правда, мне платили не за то, чтобы любоваться крышами большого города на фоне светящегося ночного неба — каким бы прекрасным это зрелище ни казалось. Мир, в котором я жил, был так же далек от сказочного, как самая отдаленная галактика от границ обозреваемой вселенной. Я сосредоточился на более насущных делах.

Я посмотрел вниз, где зарождался непрерывный и неумолчный шум уличного движения, наполняющий звуками все вокруг. Прямо подо мной, футах в семидесяти, проходило широкое шоссе или проспект, заполненный путаницей трамваев, гудящих автомобилей, а также сотен мотоциклов и велосипедистов, владельцы которых, казалось, стремились к одной цели — немедленному самоубийству. Казалось просто невероятным, что кто-нибудь из этих двухколесных гладиаторов надеется отыскать такую страховую компанию, которая поручилась бы за его жизнь более, чем на пять минут, но они смотрели на свою близкую кончину с невозмутимой бравадой, которая неизменно поражает всякого, кто впервые попадает в Амстердам. А еще я подумал, что если кому-нибудь будет суждено упасть или быть сброшенным с балкона, то, надо надеяться, в этой роли окажусь не я.