Алексей Макеев - Лекарство от жизни

В том, что Горшков будет в этом деле скорее противником, чем партнером, сомневаться не приходилось. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что следователь считает их с генералом чем-то вроде маразматичных пережитков коммунистической эпохи. Причем не только считает, но еще и свое превосходство над ними доказать не преминет.

Все это Гуров понимал и молчал, тихо улыбаясь. По закону следователь прокуратуры при раскрытии преступления являлся старшим группы. Полковник должен был бы начать сию минуту отчитываться Горшкову о проделанной работе и ждать его ценных указаний, но Гуров не спешил, умышленно разжигая в следователе недовольство.

Горшков, несмотря на свою относительную молодость, тоже оказался калачом тертым. О своенравии старшего оперуполномоченного он был наслышан немало и теперь готовился отстаивать свои главенствующие позиции в расследовании убийства. А Гуров решил сыграть простачка.

– Присаживайтесь, Анатолий Алексеевич! – Гуров широким жестом показал следователю на свое кресло, едва они вошли в кабинет. – Вот уж не представляю, зачем вас от работы отрывают. Дело-то пустяковое, тут бы и практиканта из юридического хватило. Или у невинно убиенного покровитель там имеется?

Гуров показал рукой на потолок и глуповато ухмыльнулся. На мгновение выражение недовольства промелькнуло на лице следователя, но он тут же вновь натянул на себя маску служебного равнодушия. На предложенное Гуровым место он не сел, а устроился на жестком стуле для посетителей.

– Лев Иванович, – натянуто улыбнувшись, проговорил Горшков, – давайте оставим начальство в покое и перейдем к делу. Свои предположения мы можем обсудить и позже, если в этом будет необходимость.

– Да ради бога, – пожал плечами Гуров и в трех фразах изложил имеющиеся факты, скрыв лишь то, что сообщил ему Веселов перед визитом к генералу.

– И это все? – Горшков окончательно осознал теперь свое превосходство над седеющим полковником и снисходительно улыбнулся. – Материала маловато. Я сейчас еду в прокуратуру – у меня и без этого дел предостаточно. Будьте добры, Лев Иванович, соберите к двум часам ко мне всех свидетелей по этому делу. Думаю, что с таким заданием вы в состоянии справиться!

– Конечно, конечно, Анатолий Алексеевич! – Гуров просто лучился от желания угодить. – Непременно всех соберем. Будьте уверены…

Следователь поднялся из-за стола и попрощался. Уходя, Горшков подумал, что слухи о полковнике оказались преувеличены, как и все остальные сплетни. Действительно, окажись Гуров своенравным скандалистом, разве дослужился бы он до полковничьих погон? А будь он так талантлив, как говорят некоторые, то давно бы сидел на месте Орлова.

Впрочем, никакой личной неприязни к полковнику главка Горшков не испытывал. Конечно, манеры Гурова оставляли желать лучшего, но что можно взять с человека, воспитанного коммунистическим строем? Главное, чтобы он делал свое дело, как положено. Так, как привык к этому Горшков. Тогда и остальное не будет иметь значения.

Гуров улыбнулся в спину выходившему следователю. Догадаться о том, что он думает, для сыщика не составляло особого труда. Стоило только взглянуть на снисходительно-самоуверенную физиономию Горшкова, и все становилось на свои места.

Едва за следователем закрылась дверь, как Гуров поднял трубку и позвонил Веселову. Он предупредил, что сейчас спустится, и попросил приготовить ему кабинет, где мог бы поговорить с матерью убийцы.

Гурову меньше всего хотелось быть тем человеком, кто скажет матери о смерти ее чада, да еще и объяснит, что ее сын был преступником. Судя по всему, старушка даже не могла себе представить, что произошло вчера вечером в Докучаевом переулке.

Неожиданно Гуров почувствовал себя мерзавцем. Он прекрасно знал, что сын старушки лежит в морге, но не собирался ей этого говорить. Он хотел, чтобы женщина рассказала о сыне как можно больше, прежде чем узнает о его смерти. Полковник боялся, что после такого известия она может впасть в ступор и вытянуть из нее что-либо будет трудно.

С одной стороны, разговор со старушкой до того, как она все узнает, был более гуманен. Тем более что будет отсрочена для нее страшная весть. Но, с другой стороны, полковник понимал, что успокаивал этим самого себя. Именно холодный расчет в целях извлечения максимальной для следствия пользы и был для Гурова отвратителен. Не понимая этих не совсем логичных чувств, Гуров прислушался к себе.