Николай Леонов - Еще не вечер

– Надеюсь, кофе вам понравится. – Артеменко поднялся из-за стола. – Пойду к нашей красавице замаливать грехи.

Одну чашку кофе Гуров выпил, вторую взял с собой в номер.

На письменном столе лежал конверт. Вскрыв его, Гуров прочитал записку Отари. Вот тебе и хиленький Кружнев с постоянно заискивающими и виноватыми глазами. «А ведь я однажды обратил внимание на его ловкость и силу. Когда?» И Гуров вспомнил, как стоял на набережной, у парапета, смотрел на прибой. На пляж вела крутая, длинная лестница. По ней поднимался человек. Гуров еще отметил, что с такой легкостью ступеньки может перепрыгивать лишь спортсмен, и удивился, узнав Кружнева. «Молодец, – подумал тогда Гуров, – мне так не подняться», – но значения увиденному не придал.

Кружнев. Растерянный, узкоплечий, пришибленный, тихий пьяница. Оказалось, он сильный и ловкий. Зачем бухгалтер пытается выглядеть не тем, кто он есть? А возможно, он и не бухгалтер, и не пьяница, и даже не Леонид Тимофеевич Кружнев?

Гуров набрал номер горотдела, соединился с дежурным.

– Здравствуйте. Передайте Отари Георгиевичу, – необходимо срочно допросить Анатолия Зинича.

– Понял. Кто такой Зинич?

– Майор знает. Выяснить, чем Зинич занимался вчера, около девяти вечера. – Гуров положил трубку.

Толик Зинич пил молоко на кухне своей двухкомнатной квартиры. Мать с отцом на работе, и Толик был, слава богу, один, никто не приставал с расспросами.

– Надо быть трезвым абсолютно! – вслух сказал он, выпил еще молока.

В это время зазвонил телефон. Толик схватил трубку.

– Да!

– Добрый день!

– Так дело не пойдет! – выпалил Толик. – Я в дерьмо вляпаться не желаю!

– Не бренчи нервами, истеричка. Выходи из дома и шагай в сторону рынка, я тебя встречу.

Толик положил трубку и выскочил на улицу. Вскоре он сидел на мокрой лавочке в серой от дождя, совершенно пустынной аллее. Рядом с Толиком, опираясь на тяжелую палку и сильно сутулясь, сидел седой мужчина.

– Нет, Иван Иванович, так дело не пойдет, – шептал Толик, хотя вокруг не было ни души. – Что там в «заповеднике» произошло – еще вилами на воде писано, а тут – тюрьма.

– Чего пылишь? Молодой здоровый, а нервы как струны у старой балалайки. – Иван Иванович говорил спокойно, на блатной манер растягивая гласные. – Ну, чего такого стряслось, не ведаю, рассказывай.

Майя сидела в люксе Артеменко, смотрелась в маленькое круглое зеркальце, внимательно изучала свое лицо.

Артеменко медленно прохаживался по номеру, пригубливал из бокала, изредка поглядывал на девушку, помалкивал.

– Ну что, дорогой? Свадебного путешествия не получилось, теперь эта идиотская история.

Артеменко подумал, что происшедшее «идиотской историей» назвать нельзя, в уголовном кодексе данные действия квалифицируются как попытка к убийству. Коньяк не пьянил, не поднимал настроения, Артеменко с тоской посмотрел на красивую, вконец поработившую его женщину, не понимая, обожает он ее или ненавидит.

– Ты меня очень не любишь, – угадав его мысли, сказала Майя. – Зачем усложняешь, расстанемся интеллигентно.

«Села бы утром за руль и теперь тихая холодная лежала бы в морге, а не мучила меня», – подумал отрешенно Артеменко и залпом допил коньяк.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Кто-то хотел убить либо тебя, либо меня. Этот придурок менял вчера колесо. Ты стояла рядом, не обратила внимания, он затянул гайки крепления?

– Затянул, – уверенно ответила Майя. – Я, глядя на его ручищи, еще подумала: кто будет отворачивать – надорвется.

– Если не врешь, значит, ты их свинтить не могла, – сказал Артеменко, получая удовольствие от возможности вывести любовницу из равновесия.

Майя действительно оторопела, но тут же взяла себя в руки.

– Ты мужик, хоть и не первой, даже и не второй молодости, но здоровый. Мне тебя укокошивать ни к чему, жить не мешаешь. Любовь твоя надоела? Так за это не убивают.

– Как знать.

– А вот ты меня от чрезмерной любви можешь отправить к праотцам запросто. Не моя, так и ничья: машину подарил, в ней и захоронил! – Она рассмеялась. – Даже в рифму складывается.

– Ну, хватит глупостей! – Артеменко повысил голос. – Если милиция не ошибается, то повторяю, пытались убить либо тебя, либо меня. Не удалось, попытаются снова. Тебя не за что, кроме меня ты никому зла не причинила. Или я ошибаюсь – чего-то о тебе не знаю.

– Ты ночью куда из номера выходил? – неожиданно спросила Майя.

– Я? – Артеменко схватился за грудь, поняв театральность жеста, налил в бокал коньяку выпил. – Дура. Сейчас не время болтать чепуху, тебе лишь бы уколоть, сделать больно. Ты понимаешь, вопрос идет о наших жизнях. Точнее, о моей, ты ни у кого на дороге не стоишь.