Николай Леонов: Профессионалы

Мимо провели Ветрина, Гуров глянул на него мельком и понял, что следователь Сашенька победы не одержала.

Когда он вошел, Сашенька уложила протокол допроса в папку, застегнула ее, открыла сумочку, достала зеркальце и все прочее, что делает женщину такой привлекательной в ее собственных глазах.

– Значит, недолго музыка играла, – сказал Гуров. – Вы хотели дать преступнику бой, а парень занял давно известную позицию: не знаю, не помню, не видел.

– Вы вроде довольны? – Сашенька занималась своим лицом и на Гурова не смотрела.

– Отчасти доволен.

Все орудия производства посыпались в сумочку, щелкнул замочек, Сашенька подняла на Гурова не доведенное до совершенства лицо:

– Как вас понять, Лев Иванович?

– А просто, Александра Петровна, как я сказал, так и понимайте. Что мы в работе застряли – плохо, а что вы свою ошибку увидели и больше, я надеюсь, не повторите, хорошо.

– Какую ошибку? – Сашенька, не опуская лица и глядя прямо на Гурова, заплакала.

Гуров поставил перед ней стакан воды, сел напротив и, повернувшись к окну, начал монолог. Ждал, пока девушка успокоится, и разговаривал сам с собой.

«Девочка, а что, собственно, произошло? Ну, поторопились с задержанием. Виноват-то больше я, потому как за все отвечает старший. И хоть ты и следователь прокуратуры, а работаешь год, а я – двенадцать. Ты красива, в нашей работе это недостаток. У женщин ты вызываешь ревность, мужчины не хотят видеть тебя победительницей. Тебе необходимо убрать косметику, найти свой голос, тональность в разговоре. Ты думаешь, к чему я здесь вертелся, отставлял стул, садился на него? Я проверял, будет ли парень во время допроса видеть твои нейлоновые коленки. Это не пошлость и не мелочь – это профессионализм. Когда нам необходимо беседовать с молодой женщиной, то делает это не Крячко и не я, а либо Боря, либо Светлов. Ведь к чему сводится беседа? К предложению раздеться, обнажиться, сдаться. Мы со Станиславом для молодой женщины неприятны вдвойне. И милиционер, и молодой мужик, буду я перед таким унижаться! Да пусть он удавится на своих доказательствах, а я не знаю, не видела, не помню. А Боря еще пацан, а Светлов вроде как отец. С ними можно и доверительно разговаривать, и пожаловаться, и всплакнуть.

Вот так-то, девочка! Тебе надо определяться. Кто ты для человека на той стороне стола? Сестра, подруга, учительница? Дочь? А почему дочь не может быть для своего отца судьей? Может. Нет – кто спорит? – случается, что по ту сторону такое существо сидит, что ты лишь следователь прокуратуры, и точка. Однако это редко. Практически в каждом что-то есть и для тебя близкое или хотя бы понятное. И это „что-то“ необходимо обнаружить, за него ухватиться и тянуть человека вверх, обязательно вверх. Если он всплывет, осознает себя человеком, значит, ты победила».

Сашенька промокнула лицо платочком, выпила воды:

– Почему я такая невезучая, несчастная?

– Сашенька, давай дружить! – Гуров вышел из-за стола, протянул руку. – При третьем лице – официально. А вот так, – он поправил ей волосы, – я буду звать тебя Сашенькой. Идет?

– Договорились, – Сашенька сунула в руку Гурову вялую ладошку.

Он сжал ее и не отпускал. Девушка поняла, крепко пожала ему руку, посмотрела в глаза и сказала:

– Спасибо, Лев Иванович. Ты большой, мудрый змей. А с этим, – она кивнула на дверь, – что будем делать?

– Как обычно, – Гуров пожал плечами. – Работать.

День начался обычно, сводка о происшествиях за истекшие сутки группе Гурова работы не прибавила. После оперативки он зашел в кабинет Светлова и Крячко, который был копией его собственного, только без знаменитого дивана, взглянул на майора, и тот, заперев свой сейф, деловито сказал:

– Я в картотеку. – И исчез.

Гуров сел на место, посмотрел в лицо Крячко, свежевыбритое, крепкой лепки, с хитрыми и одновременно умными, внимательными глазами, и спросил:

– Станислав, ты не знаешь, что мы с тобой поделить не можем?

– Знаю, – ответил тот, – и ты, Гуров, знаешь и не прикидывайся, не получается.

Гуров помолчал, улыбнулся, на выпад Крячко не среагировал, смотрел отчужденно.

– Ты прав, – Гуров кивнул. – Потерпи еще немного. У меня к тебе просьба.

– Майор, просить можно друга, – Крячко перемирия принимать не желал. – А мне ты либо приказывай, либо не обращайся.

Но Гуров был тоже не из бумаги и с характером. Ровным, спокойным тоном он повторил:

– У меня к тебе, Станислав, просьба. Ты выслушай, решай – откажешься, дело твое.