Эд Макбейн - Ночные кошмары

– Бурбон с содовой.

– Сейчас принесу.

– Мой отец любил бурбон с содовой, – сказала женщина.

Судя по голосу, белая. С Юга.

– Вот как?

– Да. У нас вообще любят бурбон с содовой. Я из Теннесси.

Он пробормотал что-то нечленораздельное.

– Вот твой бурбон, Джимми.

Бокал с легким стуком опустился на стойку бара. Он нащупал его.

– Ваше здоровье.

– Ваше. Меня зовут Изабел Картрайт.

– А я Джимми Харрис.

– Очень приятно.

– Вы белая?

– А вы что, не видите?

– Я слепой.

– И я тоже, – она негромко рассмеялась.

Через полгода они поженились. Оба слепые, как летучие мыши. Квартиру сняли на Седьмой, недалеко от Мейсон-авеню, от Даймондбека отказались, и вовсе не потому что Изабел была белой. Просто в Даймондбеке опасно жить – и черным и белым. На свадьбу приехал ее отец из Теннесси. К тому времени они уже полгода жили вместе, и если бы старику это не понравилось и он поднял шум, они мигом бы отправили его назад в Теннесси пить свой бурбон с содовой. Но старикан оказался славный. Уверен, мол, говорит, что за его дочерью будут хорошо присматривать. М-да. Она вышла за человека, который в двух сантиметрах от своей черной физиономии различить ничего не может, однако же в каком-то смысле за ней он действительно присмотрит.

Так оно и получилось.

Иногда они танцевали.

Включали радио и танцевали. До войны он был неплохим танцором. Тайная музыка, он всегда слушал звуки тайной музыки. Вроде как эти сполохи огня в глазницах. Раньше он думал, что слепота означает постоянную тьму. Выяснилось, что это не так. Сполохи. Электрические импульсы, которые посылает мозг, образы памяти, да много чего. В голове все время что-то происходит. Глазами он ничего не видит, но глазницами – кучу разных вещей. Он касается ее лица. Прекрасное лицо. Она говорит, у нее светлые волосы. Старина Джимми Харрис заимел классную женщину, любит ее до безумия. Это ради нее он позванивал монетками, поигрывал своей кружкой. А дома, в постели, поигрывал с ней.

По его расчетам, он находился сейчас в двух кварталах от своего дома на Седьмой. Он доехал на метро до Четвертой, а сейчас пересекал Хэннон-сквер, где над небольшой зеленой лужайкой, осаженной каштанами, нависала конная статуя какого-то военачальника времен первой мировой войны. На его-то проклятой войне никаких лошадей не было. Джунгли и болота – вот его война. Там и зрение оставил. «Отлично сработано, Джимми. Ты достал его». М-16, все еще находившийся в автоматическом режиме, поливал огнем пространство справа от дороги, откуда неожиданно начал стрелять пулемет. Теперь он замолчал. «Отличная работа, Джимми, – услышал он голос сержанта, – ты достал его».

Поверх хлопчатобумажной рубахи на нем был защитный жилет, полевые штаны, парусиновые башмаки на резиновой подошве со специально проделанными дырочками для стока воды, черные синтетические носки, подшлемник. К поясу прикреплен зеленый котелок, выкрашенный под цвет местности. В ранце находились марлевый тампон, солевые таблетки и порошок для ног, в патронташе – запасной магазин для автомата, в сумке на боку – шесть осколочных гранат М-26 и две дымовые шашки; и еще – штык, защитная маска и две фляги с водой. Он лежал в низком кустарнике, выжидая, прислушиваясь. Где-то по радио просили о помощи соседние подразделения.

Граната возникла откуда-то сзади и справа. Один из бойцов «Альфы» что-то запоздало крикнул. Он обернулся и увидел гранату, летевшую сквозь пятнистую листву, кувыркаясь и покачиваясь, как редкостная тропическая птица. Он уже готов был рвануться в сторону, рухнуть в кусты, вжаться в землю, но граната разорвалась футах в четырех над его головой. Хорошо еще, что голову начисто не снесла. Впрочем, лоб пробила, а глаза превратила в яичницу. Врач в госпитале сказал, что ему повезло – выжил. Это произошло уже после того, как подоспела помощь. С тех пор он ничего не видел. 14 декабря. За Ц дней до Рождества. Десять лет назад. Тогда он ослеп.

Листья с каштанов на Хэннон-сквер уже облетели, и только ветер шевелил оголившиеся ветви. Он приближался к статуе – есть вещи, которые слепые ощущают: предметы, отражающие эхо или излучающие тепло; легкие движения, которые чувствуешь кожей. Где-то выше, на Калвер-авеню, автобус с натугой брал крутой подъем. В воздухе пахло снегом. Он надеялся, что снега все-таки не будет. Когда снег, труднее...

Стэнли внезапно остановился.

Он дернул за поводок. Собака не шелохнулась.

– Что случилось?