Евгений Сартинов: Слишком жаркий Кипр [СИ]

— Я думала, мы на море пойдем, а там холодно, — так объяснила она свой наряд.

Постепенно все четверо развеселились, после очередной водяной горки Ленка со смехом прыгнула на спину Астафьева, и начала его слегка топить. Почувствовав это, тот от ужаса взвился на воздух с такой силой, что Ленка с хохотом отлетела далеко в сторону. При этом она умудрилась разорвать на Астафьеве майку. Когда она отсмеялась, и пришла в себя, то увидела, что ее муж с интересом и удивлением рассматривает что-то на торсе Юрия.

— А это что у тебя такое, Юрка? — спросил он. Тут и Елена поняла, почему их новый знакомый ни разу не разделся по пояс даже на городском пляже. Во всю грудь Астафьева, от кадыка до пупка был обширный шрам в виде семиконечного, православного креста. При более пристальном рассмотрении оказалось, что это была целая серия шрамов, вырезанных аккуратно, и даже с художественным старанием. По ширине крест превышал сантиметр, а в поперечинах и того больше.

Это было художество того самого Шаха, он полчаса вырезал этот крест на груди своего пленника.

— Да, это долгая история, — отмахнулся Юрий, — грехи молодости.

Но Зубрилин был готов поклясться, что шрам то был совсем новый, еще розовый. Между тем хорошее настроение Астафьева сошло на нет.

— Может, пойдем, где-нибудь перекусим? — предложил он Ольге. Та согласилась. Зубрилины, естественно, увязались вслед за ними. Постепенно настроение Астафьева пришло в норму, но он был не столь беспечен, если бы слышал телефонный разговор на одном, явно кавказском языке.

— Мамой клянусь, это он! И лицо его, и этот крест ему Шах, да будет ему вечный рай на небесах, вырезал на груди перед смертью. Я сам там при этом был. Наши еще говорили, что это как раз он недавно убил Хаджи.

— Хорошо, выясни, где он живет, но пока не трогай. Я сам им займусь.

— А если встречу один на узкой тропе?

— Тогда действуй. Хотя, мне охота встретиться на этой тропе с ним самому.

Сказав это, говоривший положил трубку, и покосившись на лежавшую на его кровати женщину, обратился в сторону Мекки, и, проведя ладонями по лицо, воздал хвалу Аллаху.

— О, Всевышний, твоя мудрость и доброта не имеют предела. Покарать кровных врагов своими руками, это величайшая твоя милость.

Погода в этот день разыгралась не на шутку. Красный столбик термометра поднялся в этот октябрьский день до двадцати девяти градусов, и так не верилось, что в России сейчас идут сплошные серые дожди, а по полям и дорогам царствует жидкая грязь. В такую блаженную погоду было не охота париться в кафе и барах, так что все уличные кафе пользовались большей популярностью.

За прошедшие три дня обе пары съездили в соседний, не менее популярный город Ларнак, причем набережная там понравилась им гораздо больше, чем в Лимассоле. Побывали они в Пафосе, где по легенде родилась сама Афродита. Эти развалины не особенно их вдохновили, у себя на родине они видели руины и повнушительней. Ездили они на местное соленое озеро, смотреть на розовых фламинго и, расположенную там же, мечеть Айв-Нана, имени какой-то местной мусульманской святой. Ни то ни другое их не вдохновило. Фламинго были так далеко от берега, что казались серыми, крючконосыми цаплями. А приземистая мечеть показалась им всем уж очень маленькой.

Зато вечерами они обходили рестораны и кабачки. Одобрили при этом штук десять подобных увеселительных заведений, и сегодня они намеревались продолжить эти исследования. Они уже испробовали не очень изысканную, скорее деревенскую пищу киприотов. Там преобладали все натуральные продукты вроде поджаренного овечьего сыра, овечьего же мяса и морепродуктов. Ольге понравилось темное, с тысячелетней историей киприотское вино — «Коммандария». Мужчины же не оценили подобных изысков, и, перепробовав все от «Хенесси», до текилы, вернулись к родной водке.

— И чего это виски хвалят? — рассуждал как-то Василий после того, как они уговорили литровую бутылку "Блек Джета". — Самогонка самогонкой. У меня мать лучше гнала, а потом настаивала на кедровых орехах и можжевельнике. Запаха сивухи вообще не было, а по башке шарабанило, как молотком.

В первом же кафе, расположенном на большой платформе над обрывом, они наткнулись на фестиваль русского шансона. С невысокой сцены рослая, фигуристая девушка хрипловатым голосом пела что-то про тяжелые утраты на своем скользком жизненном пути. Удивительно, но, словно для них, пустым оставался один единственный столик в самом углу открытой площадки, около балюстрады ограждения. Устроившись, и осмотрев публику, Астафьев хмыкнул, и тихо, прикрыв ладонью рот, сказал жене: — Смотри-ка, и наши Железногорские авторитеты тут.