Максим Есаулов: Старший оборотень по особо важным делам

Чуть подумав, девушка тоже опустила стекло.

— Добрый вечер! Как вы? — заботливо спросил Шилов.

Девушка слегка растерялась:

— Вы, наверное, обознались. Я, по-моему, вас раньше не видела.

— Как же так? Я вас каждую ночь вижу во сне, — последнюю фразу Шилов произнес совершенно серьезно.

Девушка на мгновение замешкалась с реакцией. Потом все же улыбнулась:

— А сны, я надеюсь, у вас не кошмарные?

— О чем вы говорите!

— «Мы стоим на берегу моря, закат… И я тихонько напеваю вам…»

Шилов напел пару строк из песни Эдит Пиаф. Старания мамы, учительницы французского, не пропали даром, за что Шилов был ей искренне благодарен. Несколько фраз на французском сногсшибательно действовали практически на всех представительниц прекрасного пола.

Девушка улыбнулась, подхватила и допела куплет вместе с ним. Шилов рассмеялся.

— Это судьба. Кладу жизнь к вашим ногам.

— Спасибо. Но я замужем, — девушка подняла правую руку и показала обручальное кольцо.

Шилову стало грустно. Девушка нравилась ему все больше. И почему-то он чувствовал, что на интрижку она не пойдет.

— Как же мне не везет сегодня!

— Наверное, не ваш день, — с сочувствием произнесла девушка и первой нажала кнопку электростеклоподъемника.

— Очень жаль, — вздохнул Шилов.

— Мне тоже. — Над воротами давно горел зеленый сигнал, и, одарив Шилова прощальной улыбкой, девушка стала медленно заезжать в моечный комплекс.

Роман смотрел на нее в зеркало, пока не закрылись ворота. Потом слегка толкнул пальцем фигурку Будды, и грустно подмигнул ему, словно жалуясь: «Не везет нам сегодня. Сделал бы что-нибудь, а? Ты же можешь!»

Будда, как всегда, не ответил. Только невозмутимо раскачивался на позолоченных нитях и обнимал автоматный патрон.

В подвале оздоровительного комплекса шел допрос.

Миша Краснов был подвешен за руки на какой-то водопроводной трубе. Она была раскаленной, но боли от ожогов Миша не чувствовал: у него было отбито все тело, а в голове гудело, как в пустом котелке, и по сравнению с этой болью жгущая руки труба казалась не стоящей внимания мелочью.

Сколько продолжался допрос?

Мише казалось, что всю жизнь. Что он так и родился, подвешенным за руки. И что так и подохнет, харкая кровью после каждой серии ударов под ребра и в голову и не в силах разлепить затекшие глаза.

Так и подохнет…

Скорей бы!

Все равно, выхода нет. Ясен пень, что из этого подвала у него только один выход — ногами вперед. И никто не узнает, где могилка его… Закопают в лесу или отправят на дно Невы рыбок кормить. А скорее всего, сожгут в топке — когда его тащили в этот подвал, он успел заметить в соседнем помещении кочегарку с большими котлами.

Именно там, вроде, пытают его напарника Димку. Как он держится? Зарабатывает легкую смерть, честно говоря обо всем, о чем спросят, или тоже придерживается версии, заранее приготовленной на случай провала? Версия, кстати, не очень. Когда ее готовили, казалось — если что, она прокатит. Не прокатила. Наверное, из-за того, что когда ее сочиняли, то сами не верили в возможность наступления этого «если что». А оно наступило…

На чем они прокололись? Сами допустили оплошность или просто у этого чертова Моцарта охрана оказалась настолько профессиональной, что с ними изначально не стоило затевать игры?

Два удара — слева по селезенке и справа в скулу — оповестили, что короткая передышка, данная Мише для размышлений, закончилась. Удары были не слишком сильными и прицельными — видать, и допрашивающие притомились. Оно и понятно, столько времени руками махать.

Как там Димка? В их спарке он всегда был послабже. Если кто из них и расколется, то Димон будет первым…

— Эй, не спать! — Лысый бугай, который бил справа, рывком за волосы задрал Мишину голову.

Краснов с трудом разлепил один глаз. Картинка была мутной и плавающей. Но он все-таки различил, что перед ним в черном плаще и с блокнотом в руках стоит Хрипунов — начальник личной охраны Моцарта, о котором их с Димкой предупреждали на инструктаже перед заданием. Судя по выправке, жесткому выражению лица, возрасту — где-то за сорок — этот Хрипунов прошел хорошую школу в органах. Или милиция, или госбезопасность. Знает, что и как делать. И не привык марать руки — за все время допроса ни разу сам не притронулся, только давал отмашки двоим костоломам, когда бить, а когда отойти покурить, чтобы не могли слышать его вопросов.

— Все? — спросил Хрипунов, глядя в окровавленное лицо Миши.