Алексей Макеев - Руки вверх, генерал!

– А я и так доволен, – спокойно заметил Гуров. – Твоей информации цены нет. Просто мне повезло, и я узнал фамилию генерала чуть раньше. Но могло и не повезти. Зато теперь мы можем быть уверены на сто процентов, верно?

– На двести, – пробурчал Крячко. – Но ты-то откуда узнал? Сорока на хвосте принесла?

– Нет, все вышло еще проще, – сказал Гуров. – Заговорил об этом деле с женой, и вдруг выяснилось, что она знала и убитую, и ее мужа. Мир тесен…

– А убийцу она случайно не знала? – ревниво спросил Крячко. – Может, тут и дело уже закрыто, пока я по городу бегаю?..

– Насколько мне известно, дело еще и не открывалось, – улыбнулся Гуров. – Пока я только попытался убедить наше непосредственное начальство, что имеется прямой смысл его открыть.

– Убедил?

– По-моему, не совсем, – признался Гуров. – Для начала хорошо было бы все-таки объясниться со вдовцом. Не представляю, неужели он до сих пор ничего не предпринял, чтобы разыскать жену? Что вообще он думает?

– Можно поехать прямо сейчас к нему домой и спросить, – предложил Крячко.

– Ты полагаешь, что генералы командуют прямо из дома? – поинтересовался Гуров. – Держу пари, что он допоздна сидит в каком-нибудь огромном сером особняке, где на лестницах лежат красные ковровые дорожки, а у входа торчат подтянутые капитаны с суровыми лицами.

– А еще он может лежать в госпитале, – неожиданно сказал Крячко. – И ничего не знать о художествах своей супруги…

Гуров неодобрительно поморщился.

– Ты порой слишком перебарщиваешь в выражениях, – заметил он. – Слово "художества" здесь абсолютно неуместно, по-моему. Но предположение не лишено оснований. Госпиталь – это реально. Так или иначе, но я уже предчувствую, что скоро нам предстоит серьезно столкнуться со всеми этими военными штучками – усиленной охраной, пропускной системой, корпоративной солидарностью и прочая, и прочая, и прочая…

– Ну, положим, вечерком мы все-таки можем наведаться к генералу домой, – сказал Крячко. – Заглянуть, так сказать, на огонек…

– И что мы ему скажем? – спросил Гуров. – Добрый вечер, генерал, простите за беспокойство, но у нас для вас маленькая неприятность… Так, что ли?

– Но ведь все равно ему нужно об этом как-то сообщить, – проговорил Крячко.

– Я предпочел бы, чтобы это произошло официальным порядком, – сказал Гуров. – Лучше всего, если бы Репина пригласили к нам в главк. И разговор вел бы сам Петр Николаевич, а мы с тобой только присутствовали. Генералитет – это слишком тонкая материя, Стас!

– Не узнаю я тебя, Лева! – с разочарованием произнес Крячко. – Где твой прославленный нюх, где азарт? А если этот генерал не так прост? Если это он решил избавиться от опостылевшей супруги? А теперь привел замысел в действие и тихо радуется? Вот самое время застать его врасплох – в глаза ему посмотреть! А при Петре, да в официальном порядке, как ты ему в глаза заглянешь? Не получится, Лева!

– Ты прав, – сказал Гуров. – Но у каждой медали две стороны. Репин может подать протест в прокуратуру на наши самодеятельные действия, надавить на доступные ему рычаги, и нас с тобой даже близко не подпустят к этому делу. Так мы никогда и не узнаем, чего хотела от меня эта бедная женщина. Никак не могу забыть своего тогдашнего гонора. Ну чего мне стоило плюнуть на осторожность и встретиться с ней?.. В жизни не знаешь, где найдешь, а где потеряешь!

– Ты, похоже, окончательно уверил себя, что в морге лежит именно та женщина, – осторожно сказал Крячко, испытующе глядя на Гурова.

– А ты будто в этом не уверен! – возмущенно парировал Гуров. – Да я голову даю на отсечение, что ты сразу ее узнал, – просто пытаешься замазать мне глаза…

– Ну, может быть, и узнал, – вяло сказал Крячко. – А может, и не узнал. Ночью все кошки серы… Давай разберемся сначала, а потом волосы на себе будем драть, согласен?

– Согласен я или не согласен – какое это имеет значение? – невесело сказал Гуров. – Ничего уже не исправишь. Только и остается, что разбираться!

Адъютант генерала Репина – подполковник Томилин оказался довольно молодым, энергичным человеком, с прекрасной выправкой, в безукоризненно пошитом мундире. Держался он с большим достоинством, но старался оставаться на втором плане. Владел собой он исключительно, и, когда служащий морга выкатил перед ним из морозильника дышащее холодом тело Преображенской, на лице подполковника не дрогнула ни одна жилка.

Он внимательно и печально всмотрелся в лицо покойной, а потом поднял голову и сказал ровным голосом: