Николай Леонов: Вышка для бизнесмена

– Я понял, – отозвался Лев Иванович. – А знаешь, его ведь действительно зовут Иваном.

– А она? – фыркнула Мария. – Нет, это надо же было так отожраться.

– Это у нее от природы, у нее все родственники такие крупные. А человек она очень хороший, светлый и хозяйка замечательная, – стараясь сдерживаться, ответил Гуров.

– Так не с ней ли ты там лямурничал? Это она таким образом прощание со свободной жизнью отмечала? – Их доселе натянутая беседа все-таки постепенно скатывалась к скандалу.

– Как тебе не стыдно, Мария? – Лев Иванович все-таки повернулся к ней. – Зачем ты судишь о них, ничего не зная? Они, между прочим, очень хорошие люди, а главное, любят друга по-настоящему и счастливы будут тоже по-настоящему, по большому счету.

– А что? Бывает счастье по маленькому счету? – язвительно поинтересовалась она.

– Бывает, когда двое живут вместе, но каждый своей жизнью и ничто их не связывает, они не дерутся, не скандалят, а так… Сосуществуют, – объяснил он.

– Гуров, это ты о нас? – сразу же вскинулась Мария.

– Маша, а ты когда меня в последний раз по имени называла? – спросил он.

– Не уходи от ответа! – взвилась она. – Ты ответь, ты что, никогда не был со мной счастлив?

Лев Иванович встал и ушел в другую комнату, плотно прикрыв за собой дверь, – он не знал, что ей на это ответить.

Конечно же, Гуров и Мария помирились. Да и могло ли быть иначе, если за дело взялся Крячко? Узнав от него, что случилось в Белогорске, где, а главное, с кем и по какой причине ночевал ее муж, она тут же бросилась спешно спасать свою трещавшую по всем швам семейную жизнь. Мария, естественно, не извинилась. Да она и под угрозой немедленного развода этого не сделала бы, но ненавязчиво и деликатно принялась залечивать Гурову ей самой нанесенные моральные царапины, латать ей же самой проделанные прорехи, чтобы их лодка окончательно не разбилась… Нет, не о быт, а о ее характер. Мария заваривала мужу траву, старалась готовить именно то, что ему было разрешено есть, а уж что из этого получалось, дело другое. Гуровым она теперь называла его только в минуты крайнего раздражения. И все вроде бы наладилось, вошло в старую колею, но вот иногда, когда взгляд Льва Ивановича останавливался на старом, облупившемся термосе, у нее в глазах появлялось паническое выражение.

Гуров все видел, все понимал и самое грустное – знал, что присмирела она ненадолго. Как говорится, что выросло, то выросло. Назад не воротить.