Николай Леонов - Трудно украсть бога

Девочка только охнула и ничего не сказала. Ясное дело, тут ей редко приходилось видеть такие вещи. Может быть, только в церкви…

Джура не заметил, как к ним подошла мать девочки. Она вообще двигалась как-то удивительно легко, будто привидение. Он и потом часто обращал на это внимание.

Женщина тоже молча уставилась на икону и на очнувшегося странника. Кажется, она была удивлена. Честно говоря, Джура тоже был удивлен. Оказывается, он напрочь забыл, насколько тут другие женщины.

Эта была красива, так, по крайней мере, ему казалось. Бледная кожа сейчас зарделась от морозного воздуха на улице, светлые глаза казались голубыми, как небо в солнечный день, а волосы отсвечивали золотом. Все это было редкостью в Стамбуле, но не такой уж невидалью. Огромное количество пленниц из северо-западных территорий, завоеванных султаном, поступало на рынки и в гаремы османской знати.

Так что эти северные черты Джура видел в Стамбуле постоянно, но сейчас его больше удивило выражение ее лица. Оно было полно какой-то странной, полузабытой грусти, томительной и почему-то приятной.

Цыган-полукровка кивнул хозяйке в знак приветствия и она в ответ опустила голову.

Стрелецкий сотник Даниил Онучин сегодня отдыхал. Ему не хотелось покидать свое подворье – день был хоть и ясный, но морозный. Правда, приходилось принимать тех, кто норовил заскочить в гости к соседу, у которого было влияние и власть. Это тухлое дело он поручил своему холопу – Яшке, и теперь тот, как человек дотошный, рассказывал Онучину о том, что творилось среди его народа.

– Соседи наши чего-то волнуются, – рассказывал Яшка. – Говорят, будто у вдовы-вышивальщицы мужик какой-то уже месяц живет. Воду ей носит, забор чинит, а в церковь они порознь ходят. Вид, говорят, у этого мужика басурманский. Кое-кто поговаривает, что это татарин какой-то заезжий тут под самым вашим носом живет.

– Ага, видал я этого мужика, – кивнул Онучин, задумчиво жуя кусок рыбного пирога. – На татарина он не похож вовсе. Но разузнать, кто таков, надо бы. Ты его ко мне позови, что ли… Потолкуем с ним. А то и правда – кому, как не мне, разбираться?

Онучину не пришлось долго ждать – шустрый Яшка словил этого «басурманина» прям после заутренней, и тот артачиться не стал – охотно пошел в гости к соседу. Видать, знал, кто таков стрелец Онучин.

Встреча получилась самая обычная. Мужик оказался русским, просто прожил он около десятка лет в Царьграде, куда, по его словам, ушел на паломничество еще в юности. Отсюда и его странный в этих местах загар и чудная одежда.

Имя у этого мужика было вполне русское – Юрий. Отца своего он не помнил, а мать уже померла. Так что рода, к которому бы стоило вернуться, у него не было. Зато это объясняло желание уйти за тридевять земель.

Онучин слушал своего гостя и кивал. Все было гладко и понятно. Только странно знакомым казался жест, которым этот мужик поглаживал во время разговора свою узкую бородку. Кажется, у какого-то его знакомого был такой же жест… Одна беда – Онучин никак не мог вспомнить у кого.

Вернулся на родину Юрий, чтобы исполнить волю одного друга – монаха из-под Ростова. Он должен был отнести туда писанную этим монахом икону.

Как верный друг, Юрий отправился в путь, но оказался не готов к зимним холодам, коих в Царьграде нет вовсе. Тут его, больного, и приютила вдова Праскева. За то он ей премного благодарен и старается, как может, облегчить ее вдовью долю.

Тут Онучин впервые вмешался в плавный и стройный рассказ Юрия, который не вызывал у него никаких сомнений.

– А ты же говорил, что идешь к Ростову? Что же теперь, у вдовы останешься? Тогда иди с ней в церкву, чтобы все как положено.

– Ну, что ты! Как только холода закончатся, я дальше пойду! А вдова – она образец другим бабам на зависть. Вот и наговаривают на нее. А она только из христианского милосердия и помогает.

Онучин посмотрел на своего собеседника с сомнением. Чтобы баба, у которой муж два года как помер, не воспользовалась случаем? Да ни в жизнь он в это не поверит! Тем более что Юрий этот был мужик крепкий и не уродливый.

Однако говорить он ничего не стал. Вот коли не уйдет он отсюда к весне, тогда уж стрелец за него всерьез возьмется. А пока пусть живет как знает.

– Собираться мне надобно, – вздохнул Джура, вернувшись от стрельца в дом вдовы. – Выживут они меня и вам на орехи достанется.

– Что случилось? – Праскева отложила свое шитье и подняла свои усталые глаза, в которых сейчас было больше серого, чем голубого.