Аркадий Адамов - Черная моль

В условленный час Перепелкин появился на месте свидания, у входа в сквер на площади Свердлова. Моросил нудный, мелкий дождь; порывами задувал то с одной, то с другой стороны холодный ветер. Сквер был пуст; на дорожках темнели рябоватые от дождя лужи. Шумливым потоком пересекали площадь вереницы легковых машин, автобусов, троллейбусов, текла густая толпа прохожих: рабочий день окончился.

Перепелкин поднял воротник пальто, поглубже засунул руки в карманы и, насвистывая модный мотивчик, стал вышагивать журавлиным шагом по дорожкам сквера, старательно обходя лужи и не упуская из вида каменные шары у входа. Он волновался: придет или не придет Эллочка? Заветная сотня, давно припрятанная на экстренный случай, гарантировала уютный и приятный вечер в кафе. Вот только придет Эллочка или нет?

Дождь усиливался.

Наконец у входа в сквер мелькнула стройная фигурка, и Перепелкин, забыв о лужах, устремился навстречу.

— Это жестоко — заставлять себя так долго ждать! — страдальческим тоном сказал он, приподымая в знак приветствия шляпу.

— Ну, что вы! — удивилась Эллочка. — Всего пятнадцать минут.

— О, мне они показались часами!

— Ах, вы промокли, бедняжка? — лукаво спросила Эллочка.

— Нет, нет, я этого дождя просто не замечал! То есть замечал и поэтому безумно боялся, что вы не придете.

— Ну, так теперь ваше безумие кончилось. Куда же мы пойдем?

— Надо перенести свидание с натуры в павильон, — галантно ответил Перепелкин, беря девушку под руку.

Они пересекли площадь и направились по одной из улиц.

— Из наплыва, — торжественно объявил Перепелкин, — аппарат панорамирует на средний план: вход в кафе, светящиеся шары в косых струях дождя… Крупным планом: молодая, красивая и… влюбленная пара.

— Ого! — засмеялась Эллочка. — Однако!.. Стремительность у вас действительно, как в кино, и самонадеянность…

— Я не виноват, — весело оправдывался Перепелкин, — так принято в кинематографе. Штамп! Железный закон!

Они зашли в кафе, разделись и прошли в дальний угол зала, к свободному столику. Официантка положила перед ними продолговатую папку с меню. Но в этот момент заиграл джаз.

— Танго, — мечтательно произнес Перепелкин и положил руку на тонкие пальчики Эллочки. — «Листья падали с клена». Пойдемте?

Он танцевал самозабвенно, нежно прижимая Эллочку к себе, и, погрузив лицо в ее мягкие, душистые волосы, шептал:

— Мы не случайно встретились с вами. Это судьба! Я так долго ждал вас. И тосковал. Я так одинок!

Эллочка молча улыбалась.

Потом джаз умолк, и они вернулись к своему столику.

— Вам приходилось участвовать в съемках? — с интересом спросила Эллочка.

— О, да! — небрежно ответил Перепелкин. — Не раз. Вот кстати…

И на свет появился знаменитый фотодокумент.

— А где вы сейчас работаете? — снова спросила Эллочка, вдоволь налюбовавшись фотографией.

— Сейчас? Временно на одной крупной меховой фабрике. Мне поручили наладить ее охрану. Вооруженную охрану, — уточнил он.

— Ой, как это должно быть страшно!

— Ну, что вы! К свисту пуль можно привыкнуть.

Официантка накрыла на стол. Перепелкин налил Эллочке вина, себе — коньяку и, подняв рюмку, многозначительно произнес:

— Давайте выпьем за этот вечер — вечер, с которого начнется новая, чудесная наша жизнь. Давайте?

— Просто за этот вечер, — благоразумно поправила Эллочка. — А там посмотрим, что начнется.

В это время откуда-то сбоку до Перепелкина донесся удивленный возглас:

— Гляди! Ромка! Ей-богу он, собственной персоной! И, конечно дело, не один!

Перепелкин поднял голову.

Невдалеке за столиком сидел шофер с их фабрики Григорий Карасевич. Это был невысокий крепыш, смуглый, черноволосый, с усиками, одетый, даже на взгляд Перепелкина, с излишней крикливостью. Чего стоил только один галстук — явно заграничный! — где на красном фоне были разбросаны зеленые пальмы с обезьянами и розовыми женскими фигурками.

С Карасевичем была работница их фабрики. Лида Голубкова. Ее Перепелкин узнал тоже не сразу. Ярко накрашенные губы, как-то по-особому уложенные волосы, серьги, пестрое платье с глубоким вырезом у шеи, вызывающая улыбка и дерзкий взгляд — все это так не вязалось с обычным, скромным обликом этой девушки, с обычным выражением робости и тревоги, что сейчас Лидочку действительно трудно было узнать.

— Гуляем, Ромка? — весело подмигнул Карасевич.

— А как же! — охотно отозвался Перепелкин. — Милости прошу к нашему шалашу! Официанточка одна и та же, дозволит.