Шракбек Кабылбаев - Преступления могло не быть!

Несколько раз Петров справлялся о том, как ведут себя вернувшиеся к труду парни, и получал положительные ответы. Особенно хорошо отзывались о Соколове.

Проходили месяцы, однажды весной Петров неторопливо шел по обочине, обходя талый снег и первые лужи. Сзади послышался шум мотора. Грузовик слегка обогнал его и остановился. Из окна кабины выглянул Соколов.

— Садитесь, подвезу! Как видите, получил баранку в свои руки. Теперь мое дело верное. — Петров с удовольствием уселся рядом с водителем. Заработки подходящие. Но скажу вам по совести, — продолжал Соколов, приходится сильную борьбу вести с самим собой. Вот, представьте себе, иду по улице. Впереди женщина, а при ней хозяйственная сумка. Наружный карманчик сумки расстегнулся, и деньги вот-вот вывалятся. Сами руки к ним тянутся. Но я пересиливаю себя. Подхожу к этой женщине, говорю, чтобы рот не разевала. На душе легче становится.

— Ну, а как Дуб? — спросил Петров.

Соколов смутился.

— Дуб как дуб, каким был, таким и остался. Сбежал…

…Вскоре Петров был переведен в другую область. Прошло еще несколько лет.

Последняя встреча с Соколовым состоялась не так давно. Возвращаясь из Москвы, Петров бродил по перрону вокзала. Поезд стоял здесь долго, и была возможность взглянуть на привокзальную площадь города, с которым было связано много воспоминаний.

Из автобуса, поджидавшего пассажиров, выскочил Соколов, явно обрадованный встречей.

— Имею права первого класса и, как видите, вожу пассажирский. Женился, знаете, мальчишка растет. Квартиру получил. Со всеми удобствами.

На ветровом стекле автобуса распластался красный треугольник, на котором золотом было напечатано — «Ударнику автобазы».

Санька Жердь, худой и черный, как обуглившаяся палка, обладал двумя способностями. Во-первых, в любое время без всяких препаратов мог нагнать температуру до сорока. И, во-вторых, поразительно точно распознавал характер и намерения знакомящегося с ним человека. Измерив однажды собеседника определяющим взглядом, он больше не смотрел ему в глаза. У Саньки надолго складывалось о нем безошибочное представление.

Несколько трудных колонистских лет было за его плечами. Вкусил он «прелести» воровской жизни. Когда-то, будучи на побегушках, он не думал, что станет рецидивистом, нагоняющим страх на шпану. А когда стал таким, случилось непредвиденное: его непоколебимая вера в неписаные воровские законы дала трещину. Это произошло после встречи с заместителем начальника колонии по политико-воспитательной работе Танирбергеном Нурсеитовым.

К Нурсеитову Жердь вошел как равный к равному.

— Добрый день! Вызывали?

— Да. Садись.

— Благодарю, насиделся, — натянуто улыбнулся Жердь. Однако, потоптавшись, сел. Нога за ногу, руки, сцепленные на коленях.

Помолчали, каждый по-своему готовясь к беседе.

Нурсеитов знал: разговоры, тем более работа с Санькой, по кличке Жердь, предстоят нелегкие. Еще в первый день, когда замполит знакомился с делами преступников, оперуполномоченный подсказал:

— Хотите иметь железный порядок — начинайте с Саньки.

Его трехтомное дело Нурсеитов изучил внимательно. Косая, не по летам задорная челка Саньки прошита сединой. Взгляд сквозной — через окно на улицу. Не думал Нурсеитов, что ему придется иметь дело с таким великовозрастным «шалуном». Этому не скажешь:

— Саня, ты поступаешь некрасиво!

А он бы ответил:

— Простите, Танирберген Нурсеитович. Больше не буду.

— Александр… Как тебя по батюшке? — запамятовав, спросил замполит.

Жердь поначалу удивился, но затем, будто его всю жизнь называли по отчеству, безразлично ответил:

— Меня теперь, в основном, по матушке…

Нурсеитов улыбнулся.

— А я сейчас вспоминаю. Поликарпович! Так? Поликарп. Наверно, толковый мужик был. А?

— Не знаю. Не видел отца.

— Детдомовец?

— Уличный.

— Вызвал я тебя, Александр Поликарпович, познакомиться. Дело твое просмотрел, но тебя не представлял.

Саньке еще раз пришлось удивиться. Обычно новое начальство устраивало ему дотошный опрос, заведомо зная из дела и о судимостях, и о побегах, и о возрасте. Этот же не кривил душой, что не без похвалы отметил Жердь.

— Амнистировался? — спросил Нурсеитов.

— Был такой грех.

— Долго гулял?

— Неделю.

— Маловато.

— Прокурор добавил.

— Несправедливо? — лукаво вставил воспитатель.

Санька стрельнул хитрющими, с прищуром глазами. Нет, мол, начальник, не проведешь. Ответил, не задумываясь.