Николай Леонов - Доброе лицо зла

Лучше бы она этого не делала!

После полудня жара усилилась. Стояло полное безветрие, пожухшие за какие-то несколько часов листья не шевелились. Небо выцвело от зноя и было подернуто полупрозрачной белесой пеленой. Хотелось лечь куда-нибудь в тень, закрыть воспаленные глаза и заснуть до сумерек, надеясь, что они принесут хотя бы намек на прохладу.

Москва притихла, фырчанье автомобильных моторов звучало как-то приглушенно. Смолкли даже неугомонные московские воробьи, попрятавшись от приближающейся грозы. Здесь, в скверике, среди кустов жимолости и сирени, предгрозовое затишье ощущалось особенно явственно. Лучи солнца, ослабленные дымкой, отражались в позолоте церковных куполов. А с северо-запада, со стороны Химок, уже накатывался на столицу неудержимый вал иссиня-черных туч, прошитых вспышками молний. Плотная стена близящейся грозы поднималась все выше к зениту, края ее зловеще светились. Разведка кончилась, два атмосферных фронта были готовы вступить в сражение!

Лев пришел на запланированную встречу первым. Он поджидал Станислава и Виктора Покровского, с оттенком самоиронии размышляя о том, что просиживание штанов на различных лавках и скамейках становится, похоже, его основным и излюбленным занятием.

Первым появился «друг и соратник». Сначала со стороны Климентовского переулка Гуров услышал характерное басовитое урчание мотора паркующегося «мерсика», потом из-за куста маньчжурской мимозы появился сам хозяин автомобильного раритета.

Выглядел Станислав Васильевич до неприличия довольным, точно герой школьных анекдотов второгодник Вовочка, только что узнавший о кондрашке, хватившей любимую учительницу Марью Ивановну.

– Лева, твоя идея о свободном поиске на диких берегах Битцы и Чертановки оказалась не такой уж дурацкой! – радостно возгласил Крячко. – Сейчас рассказывать буду! Что у тебя, встретился с Емелькиным потомком?

Гуров собирался было ответить, но в этот момент из боковой аллейки появился Виктор Алексеевич Покровский. Вид у него оставался по-прежнему неважным: был он бледный, осунувшийся, с набрякшими от бессонницы подглазьями.

– Что со звонком? – поздоровавшись, поинтересовался Гуров.

– Был звонок, – кивнул Покровский. – Какой-то странный. Одна фраза: «Автоматическая камера хранения Курского вокзала, ячейка семьдесят, шифр А8990, с шестнадцати до семнадцати часов».

– И все? А голос? Тот же, что и вчера?

– Нет, другой. Впрочем, сами послушайте. Номер, понятное дело, не определился.

Послушали. Мужской голос, ничего большего из записи не вытянешь.

– Так что время терять? Созвониться с дежурным по Управлению, поставить пару ребят из группы наружного наблюдения поблизости от этой грешной ячейки и посмотреть, кто придет ее заполнять, да и хапнуть с поличным! – мечтательно сказал Крячко. – Или линейщиков попросить. Ради такого случая я даже сам в автоматической камере хранения подежурить готов.

– Поздно! – остудил его пыл Гуров. – То, что собираются передать Вите, уже лежит в ячейке.

– Зачем тогда указывать точное время выемки? Именно в этот час, не раньше, не позже? Зачем вообще такие сложности? – спросил Станислав, а Покровский кивнул в знак согласия с недоумевающим Крячко.

– Знал бы я! – Лев развел руками. – Может, хотят втихую проследить за камерой хранения, чтобы быть уверенными: Виктор приходил и получил то, что они оставили. Ладно, через три часа выясним точно. Мы со Станиславом будем на подстраховке.

Затем Гуров рассказал о своей встрече и разговоре с Марией Иконниковой. Но был он очень сдержан и краток. Об отдельных моментах беседы, например о самом конце разговора, и некоторых своих предположениях Лев предпочел промолчать. О смерти Забалуева он тоже поведал друзьям предельно кратко и о том, что вероятный убийца Светланкиного однокурсника трудился в ООО «Артемида», не упомянул, поскольку сам пока что не придавал этому никакого значения. А досадно, что не упомянул! Покровскому наименование «Артемида» о многом бы сказало…

– Она определенно знала: со Светланой что-то неладно. Но прямо говорить на эту тему не решалась. Словом, не получилось у нас полноценного контакта, – с досадой признал Гуров, – несмотря на все мои старания. Есть в Иконниковой то ли затаенная неудовлетворенность, то ли злость, то ли все вместе. И еще: у меня сложилось стойкое впечатление, что она то ли чего-то опасается, то ли стыдится. Словно какая-то заноза у нее внутри сидит, и она больше всего боится, что занозу заденут. Она пытается это скрыть, но не слишком удачно. Неумело. Пытается играть роль femme fatale, роковой женщины, многознающей, многоопытной и опасной. Тоже неумело. «Страсти роковые» ей удаются плохо, тут явная фальшь. А вот злость и досада – совершенно натуральные, никакого наигрыша и запудривания мозгов. И почти наверняка связано это с Сергеем Пугачевым. С его отношениями со Светланой. Вот так…