Джозеф Уэмбо - Голливудский участок

Первым прибыл экипаж сержанта, которого в участке называли Пророком. Он припарковался у соседнего здания, оставив место рядом с домом «скорым», голливудским детективам, криминалистам из научно-технического отдела и коронеру. Пожилого дородного сержанта невозможно было не узнать даже в темноте. Когда он подошел, стали видны нарукавные нашивки за выслугу лет, поднимавшиеся чуть ли не до плеча. Сорок шесть лет службы — девять нашивок.

— У Пророка больше нашивок, чем полос на американском флаге, — шутили в участке.

Но Пророк всегда утверждал, что остается на службе потому, что если уволится, половину пенсии будет получать его бывшая жена.

— Я буду работать, пока кто-нибудь из нас не подохнет — эта сука или я.

Окровавленный мужчина лежал без движения и уже начинал сереть, когда его наконец накрыли одеялом, пристегнули к каталке и подняли в «скорую». Медики старались остановить уже еле сочившуюся кровь, но отрицательно покачали головами в ответ на вопросительный взгляд Пророка, показывая, что молодой человек истек кровью и уже не нуждался в помощи.

Хотя этим майским вечером из пустыни продолжал дуть сухой ветер Санта-Анна, Капитан Смоллет и Капитан Сильвер дрожали, как от холода, и устало собирали свои вещи, разбросанные рядом с клумбой, на которой росли анютины глазки и незабудки.

Пророк посмотрел на перепачканных кровью копов и спросил:

— Вы не ранены? Есть какие-нибудь открытые повреждения?

Капитан Смоллет покачал головой:

— Босс, по-моему, мы только что попали в тактическую ситуацию, которую не обсуждали ни на одной лекции в полицейской академии. А если и обсуждали, то я это пропустил.

— Отправляйтесь в госпиталь и пройдите медицинское обследование. Я лучше знаю, требуется оно вам или нет, — приказал Пророк. — Потом хорошенько помойтесь. Судя по всему, форму вашу придется сжечь.

— Если у этого парня был гепатит, нас ждут неприятности, сержант, — заметил Капитан Сильвер.

— Если у этого парня был СПИД, мы покойники, — в тон ему ответил Капитан Смоллет.

— Это вряд ли, — сказал Пророк, — здесь другая ситуация. — Его седые волосы, подстриженные под «полубокс», искрились под светом уличного фонаря. Заметив лежащие на тротуаре наручники Капитана Сильвера, он посветил фонариком и посоветовал измученным копам: — Замочите браслеты в хлорке, ребятки. В зажимах болтаются куски мяса.

— Мне нужно отвлечься, — сказал Капитан Сильвер.

— Мне тоже, — сказал Капитан Смоллет.

Пророк заслужил свое прозвище благодаря возрасту и привычке раздавать мудрые советы. Но в эту ночь он лишь взглянул на молодых окровавленных полицейских с ввалившимися от усталости глазами и произнес:

— А теперь, парни, поезжайте в госпиталь, и пусть вас осмотрит врач.

Именно в этот момент на месте преступления появился детектив второго класса Чарли Гилфорд, работавший в ночную смену. Отличительной чертой Чарли была любовь к дрянным галстукам. Он не занимался расследованиями, а только помогал. Но за двадцать с лишним лет службы в Голливудском участке научился не пропускать громкие происшествия и обожал всему давать собственные оценки. За свои комментарии он и получил прозвище Жалостливый Чарли.

В этот вечер после того, как Пророк коротко доложил о случившемся и вызвал детективов, Жалостливый Чарли осмотрел страшную сцену убийства и самоубийства и кровавый след, оставшийся после отчаянной, но бесполезной борьбы за жизнь убийцы.

Потом он с полминуты цыкал зубом и наконец сказал Пророку:

— Не могу понять нынешнюю молодежь. Зачем усердствовать, если все и так ясно? Пусть бы этот парень запрыгнул к девке в ванну и истек бы кровью, если ему так хотелось. Они могли бы посидеть, послушать музыку и подождать, пока все кончится. Ведь это наверняка всего лишь очередная голливудская история несчастной любви.

Фарли Рамсдейл всегда считал, что в синих государственных почтовых ящиках — даже в самых убогих уголках Голливуда — скрывалось гораздо больше сокровищ, чем в личных почтовых ящиках у элитных кондоминиумов и многоквартирных домов. К тому же с синими ящиками было проще работать. Особенно ему нравились те, которые стояли у почтовых отделений, потому что они бывали переполнены в период между закрытием почты и десятью часами вечера — временем, которое он считал наиболее подходящим для работы. Люди были настолько уверены в безопасности ящиков у почтовых отделений, что иногда даже опускали в них наличные.