Андрей Кивинов: Лазурный берег

донеслось в этот миг с удаляющейся лодки Пастухова.

— Ага, — с интересом обернулся Троицкий. — А дальше что она там намывала?..

Но дальше уже не было слышно.

Детектив Анри Перес укололся кактусом. Вернее о кактус. Кактус был большой, а балкон маленький и если детектив выходил на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, проклятое колючее растение непременно оказывалось в опасной близости от лица и рук. Но убрать кактус с балкона никак нельзя. Это была полицейская конспиративная квартира, и каждый элемент обстановки имел здесь свое особое значение.

Впрочем, в комнате для кактуса места тоже было немного — квартира вообще не блистала размерами. Денег местному департаменту полиции выделяли не слишком щедро.

В маленькой комнате был особо ощутим запах, исходивший от сидящего на тахте Мошкарина.

— Вы бы помылись… — тоскливо предложил Перес по-русски с сильным акцентом.

— А конспирация?.. — возразил Мошкарин. В дверь коротко позвонили.

— Комиссар приехал.

— Мне уйти? — спросил Мошкарин.

— Нет-нет, останьтесь. Ему нужна от вас информация.

Перес прошел в прихожую, открыл входную дверь. Поклонился. Не слишком низко, чтобы не возникло ощущения, будто он излишне подобострастен. Но комиссар был настолько толст, глуп и самолюбив, что совсем не выразить ему почтение было нельзя. Пересу он протянул для рукопожатия два пальца, Мошкарину, привставшему с тахты, небрежно кивнул. Внешний вид русского агента его не порадовал.

— Это и есть ваш информатор, Анри? — спросил комиссар, тревожно поводя носом.

— Да, месье комиссар. Алекс Мошкарин. Приехал из России год назад. Из Пензы.

— Чем он занимается?

— Работает в порту. За сдельную плату моет катера и яхты. Свободное время проводит с русскими…

— Может, хотите кофе? — вновь привстал Мошкарин.

— А у вас что, сыром пахнет? — проигнорировал его предложение комиссар. — Очень изысканный запах… Напоминает камамбер.

Перес побагровел. Мошкарин произнес извиняющимся тоном:

— Скушали уже! Голодные были. Мсье Перес вот голодный пришел…

Перес побагровел еще больше. Пришел он как раз сытый. Кушал пулярку и гусиный паштет.

— Вот кофе… — вновь предложил Мошкарин. Он чувствовал, что Перес недоволен, и с радостью покинул бы комнату.

— Не надо, — отмахнулся комиссар. — Рассказывайте лучше, что стряслось.

— К нам прибыл Троицкий, — Анри Перес кивнул на Мошкарина. — Алексей мыл его яхту.

— Троицкий… Троицкий… — задумался комиссар. Напряжение мозговых извилин придало ему очень важный вид. — Тот самый?.. Большой негодяй?

— Именно. Тот самый, что объявлен в международный розыск как организатор убийства. Русский бизнесмен.

— И что же он у нас делает? — искренне удивился комиссар.

— Таблетки глотает, — пояснил Мошкарин.

— «Экстази»?.. Я слышал, что у вас в России это до сих пор еще модно…

— Нет, вроде от головной боли…

— А кто прибыл с ним?..

— Трое. Все русские. По виду — бандиты.

— А что у вас с зубами? — неожиданно сменил тему комиссар.

Мошкарин смутился. За него ответил Анри:

— То же, что у всех русских, — плохие дантисты!

— Он ведь, кажется, в Португалии живет? — вновь перескочил на Троицкого гость.

— В Сан-Теотониу, — пояснил Перес. — На своей вилле. Португальцы отказали России в экстрадиции.

— Да-да, я помню из газет… Кажется, Троицкий объявил себя жертвой политического режима…

На самом деле комиссар ничего такого не помнил и газет отродясь не читал. Информацию к сегодняшней встрече готовили для него помощники. Спрашивая, «что стряслось», комиссар прекрасно знал тему разговора. И агент Перес знал, что комиссар знает. И Мошкарин понимал, что первый знает, а второй знает, что первый знает. Так что беседа походила на плохой водевиль.

— Там у них все кому не лень — жертвы политического режима, — добавил комиссар и ухмыльнулся так, что стало видно его язык: очень большой и розовый.

Перес разозлился. У него накопилось немало претензий к русским и, конечно, не было больших симпатий к русским преступникам. Но к русскому политическому режиму у него претензий было еще больше. Потому что именно этот режим отобрал когда-то у дальних предков Переса много недвижимости и сельскохозяйственных угодий. Не считая наличных денег и ювелирных изделий. Комиссару, однако, возражать не полагалось. И Анри сказал:

— Совершенно верно, месье комиссар. Вот португальцы и испугались. Шума не захотели.