Иэн Рэнкин: Крестики-нолики

— Этот Ребус, — сказал Стивенс, вытирая губы, — он что, брат гипнотизера?

— Наверно. Я его никогда не спрашивал — но вряд ли люди с такой фамилией встречаются на каждом шагу, да?

— Я тоже об этом подумал. — Стивенс кивнул сам себе, будто подтверждая некую весьма важную догадку.

— Ну и что с того?

— Ничего особенного. Так, пустяки. Значит, говоришь, его недолюбливают?

— Я сказал не совсем так. По правде говоря, мне его жаль. У бедолаги забот полон рот. Он даже начал получать письма от какого-то психа.

— Письма? — Стивенс затянулся очередной сигаретой, и на миг его окутал дым. Двоих мужчин разделяло прозрачное голубое марево пивной.

— Я не должен был тебе этого говорить. Это никоим образом не для печати.

Стивенс кивнул:

— Само собой. Нет, мне просто интересно. Значит, эдинбургская полиция получает загадочные письма?

— Не часто. Особенно такие странные, какие получает он. То есть они вовсе не оскорбительные, ничего подобного. Просто… странные.

— Продолжай. В каком смысле?

— Ну, в каждом конверте — кусочек веревки, завязанной узлом, и еще записка. Нечто вроде «ключи к разгадке есть всюду».

— Черт подери! Действительно странно. У них странная семейка. Один — треклятый гипнотизер, а другой получает анонимные письма. Он ведь служил в армии, да?

— Да, Джон служил. Откуда ты знаешь?

— Я знаю все, Мак. Работа такая.

— И еще странно, что он никогда об этом не говорит.

Слова Кэмпбелла явно заинтриговали репортера. Он весь подобрался и даже, казалось, слегка задрожал. Однако так и не отвел глаз от телевизора.

— Никогда не говорит об армии?

— Ни слова. Я его пару раз спрашивал.

— Вот видишь, Мак, и вправду странная семейка. Допивай. Мне надо еще кучу твоих денег потратить.

— Ну и мерзавец же ты, Джим!

— Законченный, — согласился репортер, улыбнувшись всего второй раз за вечер.

— Господа — и, разумеется, дамы, — благодарю вас за то, что так быстро здесь собрались! Отсюда будет осуществляться оперативное руководство расследованием. Так вот, как всем вам известно… Старший суперинтендант сыскной полиции Уоллес осекся на полуслове, ибо дверь следственного кабинета резко распахнулась и, встреченный взглядами всех присутствующих, вошел Джон Ребус. Он в замешательстве оглядел кабинет, улыбнулся старшему офицеру в тщетной надежде на прощение и сел на ближайший к двери стул. — Так вот, как я уже сказал, — продолжил суперинтендант.

Ребус вытер пот со лба и принялся разглядывать заполнивших кабинет полицейских. Он знал, о чем будет говорить старикан, и в тот момент меньше всего нуждался в прописных истинах. Кабинет был набит битком. У многих был такой усталый вид, точно они уже давненько занимаются этим делом. Более бодрыми и сосредоточенными выглядели новички — некоторые были вызваны из пригородных участков. Двое-трое с видом примерных школьников держали наготове блокноты и карандаши. А впереди, скрестив ноги, сидели две женщины и с интересом внимали Уоллесу, который уже был в ударе и гордо расхаживал перед классной доской, словно какой-нибудь шекспировский герой в плохом школьном спектакле.

— Итак, обе девочки убиты. Сомневаться больше не приходится. — Все заерзали в напряженном ожидании. — Тело одиннадцатилетней Сандры Адамс найдено сегодня в шесть часов вечера на пустыре рядом с Хеймаркет-стейшн, а тело Мэри Эндрюс — в шесть пятьдесят на арендуемом участке земли в районе Оксгангз. В обоих местах работают полицейские, и по окончании этого инструктажа некоторые из вас будут отправлены им в помощь.

Ребус заметил, что присутствующие расселись, соблюдая чины и звания: инспекторы впереди, сержанты и все прочие — сзади. Иерархия есть иерархия, даже если расследуется убийство. А он, опоздав, оказался на самой нижней ступени. Еще одна пометка о неблагонадежности против его фамилии в чьей-то мысленной ведомости.

В армии он всегда был одним из лучших. Подготовку к службе в частях специального назначения прошел успешнее всех в учебке. Его направили в отборную группу спецназа. Он заслужил медаль и благодарности в приказе. Неплохое было время, но при этом и хуже времени не придумаешь — тяжелое, жестокое время лжи и утрат. А после демобилизации в полицию его взяли неохотно. Позже он понял, что его бывшее армейское начальство, желая помочь ему непременно попасть на выбранную работу, слишком активно надавило на начальство полицейское. Этого не забыли, и с той поры постоянно ставили ему палки в колеса в надежде, что он споткнется. Однако, обходя расставленные сети, он выполнял работу, которую и нынешнее его руководство скрепя сердце отмечало благодарностями в приказе. И все же карьера стояла на месте — никакого продвижения по службе явно не предвиделось. Раздраженный несправедливостью, он порой срывался и дерзил, а дерзость в конце концов неизменно оборачивалась против него самого. А потом он отметелил в камере одного дебошира. Попросту на минуту потерял голову, прости господи. Отсюда новые неприятности. Впрочем, в этом мире вообще было мало приятного, очень мало. Тяжкие испытания сыпались на него, будто он был не эдинбургским полицейским, а персонажем Ветхого Завета.