Виль Липатов - Анискин и «Фантомас»

— После того как вы, Опанасенко и Матушкин, признались в совершении ограбления кассира сплавного участка, возникает такой вопрос. Где деньги? Вот ты, Виктор Матушкин, сообщи, где находятся деньги, — уверенный в том, что мальчишка ответит, Анискин подносит к бумаге кончик шариковой ручки. — Отвечай, Виктор Матушкин, где находятся деньги.

— Ни про какие деньги мы не знаем, — отвечает за товарища Петька. — Никакого кассира мы не грабили.

Анискин от удивления роняет ручку.

— То есть как не грабили? — обиженно восклицает он. — А признаниё?

— Какое признание? Никакого признания не было!

— Как не было? Витька, я тебя спрашиваю: ты кричал «Нашли!»? Витька молчит, а Петька снисходительно улыбается.

— Вы нам голову не морочьте, товарищ участковый, — говорит он. — Вся деревня знает, что грабители были в чулках, вот Витька и обрадовался, что грабителей нашли… Так было дело, Витька?

Витька согласно кивает, а участковый все еще не верит в свое поражение. Он суетливо вскакивает из-за стола, подбежав к Витьке, заглядывает в лицо.

— Ты почему молчишь?

В ответ на это мальчишка стискивает зубы, поднимает лицо и смотрит на Анискина такими глазами, какими, наверное, смотрел в лицо смерти Галилей.

— Никого мы не грабили, ни про какие деньги не знаем! — победно заявляет Петька. — Вы еще ответите, товарищ Анискин, за клевету.

Вернувшись на свое рабочее место, Анискин несколько мгновений сидит молча, потом начинает навзрыд хохотать.

— Это что же делается, друзья-товарищи, — приговаривает он, — это что же делается?

В ночи ярко светится красный флаг на высокой буровой вышке; гудит мотор, лязгает металл, раздается негромкая гортанная песня, которую поет рабочий-азербайджанец. Прожектор освещает легкие ажурные конструкции вышки, в километре от которой величаво течет широкая Обь, пересеченная лунной полосой. На берегу пошумливают кронами три старых осокоря. Над рекой тоже слышна гортанная песня буровика. А слева — по широкому плесу — идет пассажирский пароход, освещенный огнями так, что кажется похожим на солнечную виноградную гроздь. Ночь, ночь.

В деревне тихо, где-то приглушенно лают собаки, попискивает гармонь; жена участкового сидит на крылечке спокойно, прислонившись спиной к точеной балясине, смотрит на луну. Она не меняет положения, когда скрипит калитка и муж проходит по двору. Стараясь не стучать сапогами, он садится на крыльцо, подняв голову, вместе с женой глядит на полную луну. Несколько секунд проходит в молчании, потом Глафира осуждающе произносит:

— Это же надо целый день ничего не есть! Жду его на обед — его нету, жду к ужину — его обратно нету. Это ты чего же? Не знаешь, кто кассира ограбил?

— Знать-то я знаю, — задумчиво отвечает Анискин, — да вот одного понять не могу: кто ребятишек на это дело подбил? Не могут же они сами на такое позорное дело сподвигнуться.

Глафира долго и сосредоточенно думает.

— В этом деле я с тобой согласная, — наконец говорит она. — Да и народ в деревне думает, что ребятишками взрослый жулик распоряжался… Ты кого подозреваешь?

Участковый смотрит на жену внимательно, ласково: видно, что ему хорошо сидеть на крыльце рядом с ней, слушать ее напевный по-сибирски голос.

— Подозреваю я одного человека, — вздохнув, говорит он, — да подхода к нему пока нету… Меня, мать, другое дело тревожит… Отчего это Витька с Петькой запрыгали, когда я протокол из планшетки вытащил? Чего они оба-то всполошились?

— Это какой протокол, отец? — спрашивает Глафира.

— А тот, что в районе составили на Ваську Опанасенко за хулиганство. Ребятишки, как увидели его, так воробьями запрыгали…

Глафира опять задумывается.

— Про этот протокол, отец, в деревне слух идет, что его будто тебе сплавконторская кассирша, которую ограбили, везла. Об этом Сузгиниха слышала от Маренчихи…

Анискин пораженно вскакивает.

— Ах, ах! — восклицает он. — Так это же все дело меняет. Ну, мать, за такую весть тебе надо большой подарок поднести.

Глафира улыбается.

— Ты лучше, Федор, всех карасей съешь, вот и будет мне подарок.

— Съем! — бурно радуется Анискин и осторожно обнимает жену за плечи. — Ну, мать, ты у меня просто — райотдел милиции… Мне ведь протокол на Ваську по почте прислали!

И опять утро — прозрачное, солнечное, августовское; еще стоит на дворе лето, но уже чувствуется приближение осени. Шагающий по тротуару Анискин останавливается возле какого-то палисадника, встав на цыпочки, срывает слегка пожелтевший черемуховый лист. Затем участковый идет дальше — проходит мимо школы, на воротах которой висит алое полотнище «Добро пожаловать! С новым учебным годом, ребята!». Здесь Анискин тоже останавливается, рассматривает лозунг, хмыкает, наконец идет дальше.