Эд Макбейн - Дети джунглей (сборник)

Однажды, когда он был еще маленьким мальчиком и верил в сказки , — 'он написал стихи о нежных девушках, которые пролетают над цветущими полями, словно бесплотные ангелы, оставляя за собой волшебный, головокружительный аромат, уносящий с собой души мужчин. Когда год назад он уходил от Ирэн, она спросила (он никогда не забудет ее лица с потупленными глазами: ей было стыдно задавать ему этот вопрос): «Энди, у тебя есть другая женщина?» Он ответил ей: «Нет, Ирэн, нет у меня другой женщины». И так оно и было, и все же он сказал не правду. Другая женщина, женщина, ради которой он год назад оставил Ирэн, была, и эта женщина — Крюгер, возникшая в дверном проеме с застенчиво вопрошающим взглядом, с блестящими, как лен, волосами, схваченными черным бархатным обручем. И вот теперь эта неизвестная ему Крюгер стояла перед ним в маленьком платье из черного бархата (он знал, что она будет именно в черном бархатном платье), кружевной воротничок лежал на белых ключицах, изящным изгибом поддерживающих стройную шею.

Очарованный женской красотой, он буквально впитывал в себя нежно-округлые линии ее бедер, слегка выпуклые очертания живота, точеные ножки в черных туфлях на высоком каблуке…

Она возникла из сумрака холла, и у Малони захватило дыхание, а сердце замерло.

Эта девушка принадлежала к таинственному и неотразимо влекущему миру азартного риска.

Он пытался объяснить Ирэн, не вполне отчетливо понимая это сам; то, что он собирается совершить, выше него. Он пытался объяснить ей, что в этих несчастных энциклопедиях, которые он продает школам и библиотекам, столько всего о мире и о жизни людей, чего ему не пережить и за тысячу лет. «Вот смотри, — говорит он ей, — возьмем хотя бы этот том — от БА до БЛ, просто давай откроем его наугад и, смотри, вот тебе:

«Балты — народ, населяющий восточное побережье Балтийского моря». Ты когда-нибудь видела этих балтов с восточного побережья Балтийского моря, Ирэн? Понятно, не видела, и я тоже, вот что я пытаюсь сказать тебе, вот что я имею в виду, дорогая, когда говорю об игре и о риске».

«Я не понимаю, о чем ты говоришь», — сказала она.

«Я говорю об игре, об азарте, — сказал он, невольно впадая в пафос и переходя на крик, он понимал, что перебарщивает, но не мог с собой справиться и продолжал говорить о том, что хочет бросить вызов жизни, все поставить на карту и рискнуть. Рискнуть, Ирэн, чтобы вырваться отсюда и увидеть все, что только есть в мире, своими собственными глазами».

«Ты не любишь меня», — сказала она.

«Нет, Ирэн, я тебя люблю, — сказал он, — я правда очень люблю тебя, милая моя, славная моя девочка, но я должен рискнуть. Я должен увидеть, что происходит в этом мире и где все это происходит, я должен найти эти места, о которых я только читал, я должен добраться до них. Милая моя, дорогая, я хочу жить, а так я умираю. Я умру, пойми. Ты хочешь, чтобы я умер?»

«Да, — сказала Ирэн. — Если ты оставишь меня, тогда я хочу, чтобы ты умер».

Ну кого сейчас волнует проклятие? Разве только старых ирландских леди, замерших в проеме узких окон в своих каменных замках у моря. Он знал, что где-то существуют смелые люди, которые всегда выходят победителями из жестоких схваток с опасностями, что где-то бродят отважные загорелые мужчины, обнимающие прекрасных женщин, подобных этой Крюгер, и женщины нежно шепчут что-то на ухо своим мужчинам и в сиянии солнечного дня занимаются с ними любовью на неведомых песчаных пляжах, а потом играют в баккара, бесшабашно выкликают «Вапсо!», а с наступлением ночи танцуют до утра и пьют розовое шампанское из высоких хрустальных бокалов. Он знал, что эти люди существуют, знал, что мир азарта и приключений ждет, чтобы его завоевали, и он бросился его завоевывать.

И проиграл.

Проиграл, возможно, потому, что Ирэн сказала: «Да, я хочу, чтобы ты умер», и вот он медленно умирал, это так же верно, как то, что умер Файнштейн (хотя это произошло очень странно и комично). С безудержной страстью он бросился играть, выбросил на ветер все, что у него было, абсолютно все, целые ночи напролет проводил у игорных столов, вышвыривая на зеленое сукно скопленные гроши и выходя поутру из притонов с воспаленными от бессонницы глазами и опустошенной душой, и так день за днем весь год, где угодно и как угодно рискуя целый год, а в результате — проиграл, безнадежно проиграл эту азартную схватку. Этим утром он докатился до того, что у него в кармане позвякивали всего только двадцать центов, и оказался перед лицом полной невозможности занять хоть сколько-нибудь в замечательном городе Нью-Йорке, и вдобавок его сунули в какой-то гроб, не очень заботясь о его согласии. Он по-настоящему проиграл эту игру, он оказался до конца побежденным.