Николай Леонов - Исповедь сыщика [сборник]

— Одну, «бээмвэшку», но пустую. А вы, собственно, кто?..

— Молчать! — прошептал Гуров. — Ты бы еще пораньше сирены включил, тебе бы и консервной банки не досталось. Дерьмо! Там, во дворе, подбери парня, его пальцы на одном из автоматов, если твои сопляки их не захватали. Позади дома, в переулке, «Жигули», — Он назвал номер. — Это их машина. Гильзы подбери, мудак, а то ничего не докажешь.

— Ваши документы…

— Взгляни на меня, майор! — вмешался стоявший рядом Крячко.

Майор посмотрел на Станислава, узнал и обомлел.

— Товарищ подполковник, а я слышал…

— Ты, мудак, ничего не слышал. Тебе Лев Иванович приказал — выполняй. Он двоих задержал, а ты банду упустил.

Проезд перегородили милицейские машины, народу собралось уйма. Милицейский полковник, протискиваясь, громко говорил:

— Никого не отпускать! Никого! Всех задержанных в машины, будем разбираться. — Он схватил Гурова за плечо, узнал, но не отпустил, вцепился еще крепче.

Гуров не обращал на полковника внимания, смотрел, как из подворотни выносят раненного в бедро, сказал:

— Перевяжите здесь, на месте, — он ранен в бедро, может кровью изойти. — Потом повернулся к полковнику, сжал ему пальцы, чуть не сломал, освободил плечо. — Запиши на себя две машины, двух бандитов с автоматами. Ложкомой… — Оттолкнул и пошел с Крячко к «Мерседесу». — Какую песню испортили, оперативнички-соплячки! Объезжай квартал, посмотрим, что с моей машиной; она не заперта, стоит поперек.

«Семерка» оказалась цела, в одном месте лишь прострелили стекло. Рядом суетились хозяева других пострадавших машин.

— Бандитизм! — Полный мужчина в плаще, натянутом на пижаму, обнимал свою «четверку», словно раненого ребенка. — У вас лишь маленькая дырочка, а мне весь бок прошили.

— Если бы вам прошили бок, вы бы так не кричали, а тихонько булькали, — сказал Крячко.

— Милиция! — завопил мужчина.

— Сейчас подойдут, — флегматично ответил Крячко, — притащат мастику и краску. — Он взглянул на Гурова, который сел за руль, включил мотор: — Фурыкает. Двигай отсюда и звони, я дома.

Рассудив, что его временно оставят в покое, Гуров не поехал по заготовленному адресу, а заявился на квартиру Орлова.

Генерал, подтягивая тренировочные штаны, встретил неожиданного гостя флегматично, словно соседа по лестничной площадке, который заглянул за щепоткой соли или спичками. Прикрыв плотно дверь в спальню, он тихо сообщил, что хозяйка хворает, проводил Гурова на кухню, поставил чайник и сел за стол, обронив саркастически:

— Все отстреливаемся, приятель? Уже звонили, сообщили. Я сказал, что Гурова Льва Ивановича всегда не любил за вздорный характер.

Орлов обладал многими достоинствами, но слушать он умел просто потрясающе — вовремя кивал, соглашался, подсказывал рассказчику некстати потерянное слово, даже сопереживал. Когда Гуров закончил, Орлов сказал:

— Видишь, не только у нас бардак. Наркомафия — организация серьезная, а на русскую землю ступила и заколдыбала. Один с тобой переговоры ведет, к вербовке готовит, другой собрал войско, словно не человека решил прикончить, а Измаил брать.

Орлов вышел из-за стола, поддернул спадающие штаны, обнял Гурова, похлопал по гулкой спине, хотел что-то сказать, но лишь кашлянул и начал заваривать чай.

— Ты у меня переночуешь?

— Если мой диван любимый не выбросили…

— Как можно? Я твой диван для музея криминалистики берегу, будем пионерам… Тьфу, забыл! Ну, кто-нибудь придет, взглянет. Мне этот пацан, нынешний начальник МУРа, звонил, просил, чтобы я на тебя повлиял, мол, допросить тебя требуется. Я сказал, что мы с тобой расплевались и дружба наша дала течь.

— Я с утра, как обычно, на работе объявлюсь, пусть приглашают.

— Лева, прошу, ты там особо не пыли, все-таки это наша с тобой контора, можно сказать, отечество.

— Полагаю, они меня сразу в прокуратуру потащат, — ответил Гуров. — О чем со мной в МУРе беседовать? Разговор состоится короткий и откровенный, как все и произошло. Я никого не убил, лишь ранил, у меня самозащита, нападавших взял с оружием. Какие ко мне претензии? — Гуров хлебнул чай, обжегся, подошел к окну, открыл форточку и закурил.

Орлов пил чай из блюдечка, вытягивая губы и отдуваясь.

— Бытие определяет сознание или Господь, не знаю, но со мной несправедливо получилось — родили меня нормальным, рос здоровым… — Гуров помолчал. — Ударить по голове железом, выстрелить в…, так запросто, и рука не дрогнет.

— Человек с дерева еще не слез, а уже умел защищаться, — сказал Орлов.