Хеннинг Манкелль: Пятая женщина

Как-то во время одной из тех встреч он прервал ее. Обычно она рассказывала сама, и только когда не знала, как продолжить, Валландер задавал ей наводящие вопросы. Однако теперь он ее перебил.

— Значит, вы поступили так же, как убийцы вашей матери? — спросил он. — Вы позволили случаю выбирать жертву. И все зависело от случайности.

— Это абсолютно разные вещи, — ответила она. — Все эти люди заслуживали своей участи. Но моя лотерея оттягивала их смерть. Я продлевала им жизнь.

Валландер не стал развивать эту тему дальше, поняв, что где-то она права. Он неохотно признавал, что в ее словах содержится какая-то особая, сложная правда.

Еще, читая потом свои записи, он думал, что у него в руках признание. Но кроме этого — рассказ, все еще очень фрагментарный. Рассказ, который мог бы объяснить истинный смысл признания.

Удалось ли Валландеру выполнить задуманное? Потом, когда ему приходилось говорить об Ивонн Андер, он был очень немногословен. Он всегда отсылал к своим записям. Но там, конечно, было не все. Секретарь, которая занималась перепечаткой, жаловалась своим коллегам, что иногда ей стоило большого труда в них разобраться.

Тем не менее, было ясно, что это рассказ о жизни человека, сохранившего из детства жуткие воспоминания. Рассказ, который стал своеобразным завещанием Ивонн Андер. Валландер все время возвращался к мысли, что время, в которое он живет, и которое, будучи ровесником Ивонн Андер, он с ней разделяет, задает один-единственный решающий вопрос: что же мы делаем с нашими детьми? Ивонн Андер рассказала, как отчим постоянно бил ее мать, отец же их бросил и поблек в памяти Ивонн, как нечеткая и безжизненная фотография. Самое ужасное, что отчим заставил мать сделать аборт. Ивонн так никогда и не увидела свою сестренку. Она, конечно, не могла знать, кто родится: сестра или брат, но думала, что сестра. Однажды ночью, в начале 50-х, ее безжалостно убили, против воли ее матери. Ивонн вспоминала эту ночь в квартире матери, как кровавый ад. Рассказывая об этом, она смотрела Валландеру прямо в глаза. Мать лежала на простыне, на столе, выдвинутом на середину кухни, врач был пьян, а отчима заперли в подвале, вероятно, тоже нетрезвого. Так у Ивонн отняли сестру, и будущее для нее стало мраком, где за каждым углом поджидал бандит и за каждой милой улыбкой и вздохом скрывалось насилие.

Потом она заперла свои воспоминания в тайную внутреннюю комнату. Она получила образование, стала медсестрой и все время неясно сознавала, что ее долг — отомстить за сестру, которую у нее отняли, и за мать, которой не дали ее родить. Она собирала истории пострадавших женщин, разыскивала убитых по полям и смоландским озерам, готовила свой план, вносила имена в список, играла с лотерейными билетиками.

А потом ее мать убили.

Слова Ивонн Андер прозвучали для Валландера почти поэтично. Как тихая волна, — сказала она. — Только и всего. Я поняла, что время настало. Прошел год. Я составляла план, доделывала расписание помогавшее мне все эти годы выжить. По ночам копала яму.

По ночам копала яму.

Она произнесла именно эти слова. По ночам копала яму. Они, наверно, лучше всего описывали впечатления Валландера от их бесед в тюрьме этой осенью.

Это было иллюстрацией времени, в котором он тогда существовал.

Какую яму копал он сам?

Только один вопрос остался без ответа. Почему она где-то в середине 80-х вдруг переучилась на проводника? Валландер понимал, что расписание было ритуалом ее жизни, настольной книгой точности. Но он не видел никаких причин пробиваться глубже. Поезда так и остались ее собственным миром. Возможно, единственным, возможно, последним.

Испытывала ли она чувство вины? Этот вопрос задавал Валландеру Пер Окесон. Много раз. Лиза Хольгерсон — реже, а его коллеги почти не спрашивали. Единственный, кроме Пера Окесона, кто действительно пытался добиться ответа, это Анн-Бритт Хёглунд. Валландер честно говорил, что не знает.

— Ивонн Андер — человек, напоминающий натянутую пружину, — ответил он. — Лучше объяснить я не могу. Я не знаю, знакомо ли ей чувство вины. Или нет.

Четвертого декабря все закончилось. Валландеру было не о чем больше спрашивать, Ивонн Андер нечего добавить. Текст признания был готов. Валландер преодолел долгий спуск. Теперь он мог дернуть за невидимую страховку, привязанную к поясу, и возвращаться наверх. Ждали начала судебно-психиатрической экспертизы, адвокат, предвидя жаркие споры в суде, затачивал перья, и только Валландер предчувствовал, как все будет на самом деле.