Елена Топильская - Белое, черное, алое…

Думаю, она скорее нашла выход на Денщикова через Анджелу.

— Похоже, — согласилась я.

— Тем более что Анджела что-то лепетала, что Игорек Вертолету слил какую-то важную информацию, помимо того, что Вертолета москвичи заказали, что-то такое ценное, с компроматом связанное, что Вертолету могло пригодиться…

— Да? А когда это было?

— Да незадолго до дня рождения Вертолета, за месяцочек примерно.

— Да? Василий Кузьмич, а не могло быть, что Нателла действительно вышла на Денщикова со своими проблемами, а тот именно эту информацию слил Вертолету? А Вертолетик ею воспользовался и подписал себе приговор: стал Нателлу шантажировать, но не на ту напал, и польстился на подарочек… Мне, кроме этого варианта, что-то больше ничего в голову не приходит, зачем Нателла отправила своего дружка закадычного на тот свет, двухсот тысяч не пожалела.

— А может, он ей и без компромата стал руки выкручивать, он же ее «крышей» был?

— Нет, Василий Кузьмич, раз Нателла пошла на такой шаг, значит, ситуация могла разрешиться только полным устранением Вертолета.

— Ну хорошо, покопаемся еще в этой куче.

— Так что, на следующей кассете видеозапись убийства?

— Давай посмотрим, — Кузьмич тоже волновался.

Да, на кассете оказалось записанным убийство Ольги Чвановой. На убийце действительно была куртка один в один с кораблевской. Не такая, как была изъята у Пруткина. Лица преступника не было видно под маской из черных колготок, но фигура была как на ладони. Одно можно было сказать с очевидностью: это не маленький и худосочный Пруткин.

У меня закололо сердце.

— Василий Кузьмич, родненький, остановите, — взмолилась я.

Одно дело — читать об этом в протоколах и даже осматривать уже мертвое тело. Но видеть, как преступник методично наносит удары ножом отчаянно борющейся с ним женщине, отпихивая при этом детей, и знать, что это не кино, а настоящее убийство — невыносимо.

Когда пленка остановилась, Кузьмин тихо сказал:

— Где бы стакан водки опрокинуть…

Ожидая в следственном кабинете, пока мне приведут Пруткина, я не испытывала торжества от того, что я знаю, как все было. И вообще ничего я не испытывала — чувство опустошения было моей единственной эмоцией. И Пруткин это уловил.

— Я опять без адвоката, Владлен Ильич.

— Это хорошо, — отозвался он. — Такие вещи лучше обсуждать без посторонних.

Мы помолчали. Потом я нехотя достала из сумки фотоотпечаток, который мне на японской аппаратуре сделали с видеозаписи, и положила его перед Пруткиным.

Он не стал брать его в руки, глянул и перевел глаза на меня.

— Я же предупреждал, что поверить в это трудно. Что Ельцин, что он, — Пруткин кивнул на снимок мужчины с ножом в руке, — у меня шансов никаких.

— Зачем согласились? — спросила я для проформы.

— Таким людям не отказывают. Я же его знал двадцать пять лет, еще тогда был его человеком, в вашем районе. Дружил я тогда с милицией, иначе сидел бы уже не четвертый, а сто четвертый раз. Подсвечивал ему кое-что, ну и он мне, чем мог, помогал. Я же понял сразу, зачем я ему нужен. Если бы взяли нас прямо там, он бы меня подставил, а сам бы выкрутился, — мол, поймал на месте преступления. Один он не мог пойти. А кому он, кроме меня, мог довериться?

Только мне, потому что я у него в кулаке сидел. Он столько про меня знает, что я ему не страшен.

— Он и так вас подставил.

Мы с Пруткиным говорили тихими голосами, без выражения, как будто оба обессилели.

— Нет, на меня вышли без него, случайно. А тут все совпало, кражи из дач, куртку нашли с кровью. Я до сих пор не знаю, как на ней кровь оказалась.

— Нож он вытер о вашу куртку. И в вашу печку лезвие бросил.

— Ну, это случайность, что на меня вышли. Он, как узнал, прилетел.

Посидишь, говорит, от силы полгода, потом все развалится, только не рыпайся.

Ну, я смотрю, за полгода зашкаливает, ну и отказался от своих признаний. Я тогда действительно под дурью был. Но про него я нигде никогда не скажу.

— Уже сказали.

— Это не имеет значения, — махнул Пруткин рукой. — Разговор неофициальный.

Даже если он будет сидеть передо мной и признаваться, я все равно отопрусь. Я вообще его не знаю. Наше сотрудничество документально не оформлялось.

— Ну ладно. Мне только интересно, зачем он это сделал?

— Да, это интересно. Мне он, знаете, что сказал? Что эти люди, муж и жена, развращают своих детей, ну, развратные действия в отношении их совершают, там мальчик и девочка, так вот оба, и муж, и жена, с ними такое вытворяют. И чем дальше, тем больше. И надо это остановить. А в тюрьму их нельзя: во-первых, не доказать, а если дети на них будут показания давать, они детей убьют. А во-вторых, каково детям будет, если мама с папой в тюрьме сгниют за то, что с ними совершали? Им же житья не будет… Так что выход только один…