Вольф Долгий - Только всем миром

— Сейчас за Еланцевым?

— А ты почем знаешь?

— Сыщицкий нюх, как любит говаривать один мой знакомый…

Павел Петрович Еланцев, которого через минуту- другую подхватили у областной прокуратуры, в известной мере был противоположностью Исаева: неулыбчивый, не очень склонный к шуткам. На вид суховат, временами кажется человеком даже жестким. Но Чекалин хорошо знал, какая у него добрая душа, как он отзывчив на чужую беду. Просто Еланцев всегда нацелен на дело, отсюда и сосредоточенность. Вот и сейчас, едва сел рядом с Чекалиным, тотчас вопрос о деле:

— Что известно, Анатолий Васильевич?

— Неопознанный труп мужчины.

На место прибыли в 13.35 — это Чекалин зафиксировал автоматически, понадобится для протокола.

От поста ГАИ надо было пройти по загородному шоссе 120 метров. Здесь, метрах в шести вправо от полотна дороги, в поле, и находилось тело мужчины; руки его плетьми лежали вдоль туловища. В глазах обеих женщин, приглашенных в качестве понятых, застыл ужас.

Судмедэксперт склонился над трупом, осторожно, точно остерегаясь причинить боль, тронул пальцами запястье. Распрямившись сказал:

— Пульса нет, ясно выраженное трупное окоченение. — И отошел в сторону.

Это означало, что теперь в дело должны вступить эксперты-криминалисты. Федотов и Серегин быстро извлекли из своих специальных чемоданов фотоаппарату

ру. Федотов взглянул на солнце, подошел к Чекалину и Еланцеву — они стояли рядом:

— Надо бы сперва следами заняться.

Он был прав. Еще когда от дороги шли, Чекалин отметил нечеткий след волочения по земле и, пожалуй, еще более вялые, как бы размытые, очертания следов ног. Под солнцем ледяная тонкая корочка, покуда еще хранившая отпечатки подошв, с минуты на минуту могла исчезнуть.

— Да, мешкать не стоит, — сказал Еланцев.

— Вы, Федор Федорович, — предложил Чекалин, — поработайте с дорожкой следов, а Серегин тем временем пусть фиксирует труп.

Когда Серегин сделал первые свои снимки, Левин перевернул бездыханное тело на спину. Чекалин принудил себя взглянуть на лицо: чернявый, нос прямой, ямочка на подбородке, лет 35–38…

Тут-то, в это вот самое мгновение, Чекалин и почувствовал, что в нем явственно что-то напряглось внутри — там где-то около сердца. Словно бы струна какая натянулась… Мелькнуло мимолетно: так и всегда бывает, всегда, ничего нового, пора б уж привыкнуть. Но сам понимал: это было неправдой, к этому не только привыкнуть, но даже и осмыслить, понять до конца невозможно. Удивительное дело, непостижимое: ведь пока получал и обдумывал задание, прикидывая, как получше к нему подступиться, пока ехали сюда, уже зная, что именно ждет их здесь, и даже пока только со спины видел труп — ничего ведь такого и в помине не было, — деловые, сугубо профессиональные соображения, а как увидел лицо — всё. С этого-то мгновения к профессиональному долгу прибавилась личная его причастность к раскрытию преступления, кровная, что ли, заинтересованность в этом. Знал заранее, по опыту своему знал: покуда это не произойдет — нет, не будет ему, Чекалину, покоя…

Серегин, меняя светофильтры, тем временем перешел от обзорной съемки к угловой. Чекалин в это время машинально формулировал про себя то, что немного позднее войдет в протокол: мужчина среднего роста, правильного телосложения; труп лежит параллельно шоссе, головой в сторону поста ГАИ. Попутно отметил мысленно, что на трупе нет пальто и пиджака, хотя эти сведения заведомо не попадут в протокол, там фиксируется лишь то, что наличествует на месте осмотра; деталь тем не менее существенная: нынешней ночью мороз до десяти градусов доходил, даже и сейчас ниже ноля, едва ли кто решится по собственной-то воле так вот, налегке, выйти из дому… Светло-серый пуловер пропитан чем-то темным, вероятно кровью; спереди и сзади имеются отверстия, как бы от ножа. Правый карман брюк полувывернут, в нем (Чекалин сам достал из кармана и вместе с понятыми сосчитал) разменная монета на сумму 11 копеек: пять двушек и копейка. Больше ничего в карманах: ни денег, ни документов.

Продолжая наружный осмотр, судмедэксперт обнажил туловище мертвого мужчины. На спине — справа, в средней части — отчетливо были видны четыре раны, по два на полсантиметра каждая, с относительно ровными краями, такие же раны — три — были и на груди, в области сердца; Чекалин не сомневался — раны ножевые. Орудий преступления, несмотря на все усилия оперативной группы, обнаружить не удалось…

Что это было? Убийство с целью ограбления? Пьяная драка? Месть? Чекалин понимал: вообще-то вопросы немного преждевременные, а потому праздные; пока что лишь одно можно предположить с известной долей вероятности — убийство; тем не менее, таково уж должно быть, извечное свойство мозга, что, столкнувшись с загадкой, человек не может не стремиться разгадать ее. С профессиональной точки зрения штука, конечно, довольно коварная: порой так и тянет пойти на поводу первой же версии. Но и шарахаться от подобных предположений тоже не резон, особенно если иметь трезвую голову и, как это ни соблазнительно, не устремлять оперативно-розыскные действия лишь по одному руслу. Хочешь не хочешь, а поначалу план следствия вбирает в себя не обязательно только самоочевидные версии преступления. Совсем неплохо, подумал Чекалин, сказано у кого-то из великих (пожалуй, математик Пуанкаре, а? Нет, нет, Менделеев, точно!), примерно так сказано: лучше держаться такой гипотезы, которая со временем может оказаться неверной, чем никакой — иначе как сдвинешься с места?