Эдуард Хруцкий - Страх (сборник)

– Нет, нет. – Тройский говорил на странной смеси польского, белорусского и русского языков.

– Подождите. Я не понимаю вас.

– Он говорит, что спал, – перевел Волощук, – потом услышал выстрелы. Много выстрелов. Так я говорю, Казимир?

Тройский кивнул и заговорил еще быстрее.

– Они испугались, – продолжал Волощук, – и спрятались в подпол. Так, Казимир?

Тройский опять кивнул.

– Я думаю, товарищ подполковник. – Волощук подобрал костыли, тяжело опершись, поднялся. – Я думаю, он действительно ничего не видел, у нас народ напуганный. Сознания в нем мало. Боятся всего. Приучил их немец к страху. Да разве немец один.

Волощук помолчал.

– Здесь всякие банды были, – продолжал он горько. – Убили в народе веру в правду, страх посеяли. А страх – дело опасное, товарищ начальник, он ненависть родит.

– Пусть он идет, – задумчиво сказал Павлов.

– Иди, Тройский, а то твоя баба слезами изошла. – Волощук махнул костылем.

Тройский быстро, почти бегом, заспешил к своей усадьбе. Павлов смотрел ему вслед и видел, как он перемахнул через плетень, как женщина обняла его и, тесно прижавшись, пошла вместе с ним к хате.

– Вы, товарищ Волощук, – нарушил тишину Давыдочев, – председатель сельского Совета, партийный, значит, передовой человек, а чушь городите. Страх, ненависть. Несознательность это, мракобесие. Вы им должны текущий момент разъяснять.

– Момент? – Волощук резко обернулся к лейтенанту, так что костыли заскрипели жалобно, и посмотрел на него недобро и тяжело. – Момент, говоришь? Вот ты сначала порядок здесь наведи, а потом я им политграмоту зачту…

Гремя и подпрыгивая на ухабах, к усадьбе Капелюха подлетела полуторка.

– Товарищ подполковник, – крикнул офицер милиции, – «додж» нашли!

«Додж» стоял на развилке дороги, тяжело осев на переднее колесо. Навалившись на руль, словно заснув на минуту, в нем сидел человек.

– Так, – сказал Павлов. – Так.

Он влез в машину, осмотрел убитого.

– Одна пуля в бок, вторая – в затылок.

– Он, наверное, раненый еще вел машину, а когда скат сел, они его добили.

– Бандюги, они и есть бандюги, – сказал один из милиционеров.

– Положите его и осмотрите как следует. Что еще?

– Весь кузов в крови, на бортах шерсть. Видимо, корову тащили. Следы волока уводят в лес, – сказал эксперт-криминалист.

Убитый лежал на земле, в кургузой, явно не по росту солдатской гимнастерке, в фасонистых немецких бриджах и немецких хромовых сапогах с пряжками. Рядом с ним на куске брезента лежал портсигар, зажигалка, пачка красных тридцаток и немецкий десантный нож.

Павлов взял нож, нажал на кнопку, острое жало выскочило из рукоятки.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Грузите в машину.

Мимо убитого вереницей шли жители села, всматривались в залитое кровью лицо, молча отходили. Тройский наклонился к убитому и отшатнулся испуганно.

– Не опознали, – повернулся к Павлову Волощук. – Я же говорил вам, что народ у нас пуганый, им веру надо внушить в нашу правду и силу.

– Внушим, председатель, внушим. – Павлов повернулся и пошел к дому Капелюха.

– Вот вы уедете, – сказал Волощук, шагая за ним, – а мы останемся…

Он замолчал внезапно и сдернул с головы старую, истертую, выгоревшую фуражку с зеленым пограничным верхом: из хаты милиционеры выносили покрытые брезентом трупы.

– Вы их похороните, – сказал Павлов. – Как положено. Видать, в лесу у вас банда. Оставляю вам лейтенанта, он с участковым бандой займется.

Волощук недоверчиво посмотрел на лейтенанта. Уж слишком по-юношески тонок был этот парень в синей милицейской гимнастерке.

– Да, помощник…

– Он парень боевой, в разведке служил, – словно оправдываясь, сказал Павлов, – ранили его, а после госпиталя к нам.

Волощук посмотрел на подполковника, словно хотел сказать: «Вам в городе легко», – но промолчал.

Они шли вдоль деревни. Синие гимнастерки выцвели на солнце, сапоги покрыла мучнистая пыль. Солнце, висевшее в небе, было не по-осеннему жарким, и милиционеры расстегнули воротники гимнастерок.

У плетней стояли люди, они молча кивали идущим и провожали их взглядами.

– Молчаливый у вас народ, – усмехнулся Давыдочев.

– Пуганый. – Гончак выплюнул самокрутку.

– Темный народ, – зло ответил лейтенант.

– Не прав ты, лейтенант. – Гончак остановился. – Народ у нас добрый, трудовой. В этой деревне партизаны завсегда и ночлег, и еду находили, раненых прятали.

– Так что же они теперь?