Кэти Райх: Смертельный выбор

Шарбонно взъерошил волосы, нервно сглотнул.

Я молча ждала.

– В перестрелке погиб ребенок.

– О боже! – Мои пальцы судорожно сжали латекс перчаток.

– Маленькая девочка. Ее отвезли в монреальскую детскую больницу, но она умерла. Сейчас тело привезли сюда. Маркотт скончался по дороге в больницу, так и не приходя в сознание.

– Ламанш выехал?

Шарбонно кивнул.

В нашей лаборатории пять сотрудников по очереди отвечают на срочные вызовы. Необходимость внеурочного вскрытия или же присутствия патологоанатома на месте смерти возникает редко, но в подобных случаях специалиста всегда можно найти. Сегодня была очередь Ламанша.

Ребенок. Во мне все перевернулось, захотелось выбраться отсюда.

Часы показывали двенадцать сорок. Я резко стянула прорезиненный фартук, скомкала его вместе с маской и латексными перчатками и бросила все в контейнер для мусора. Вымыв тщательно руки, на лифте поднялась на двенадцатый этаж.

Не знаю, как долго я сидела в своем кабинете, бездумно устремив взгляд на реку Святого Лаврентия и позабыв на время о стоящем передо мной йогурте. Мне показалось, я слышала, как открывается дверь в кабинет Ламанша, потом до меня донеслось шуршание стеклянных перегородок, разделяющих секции нашего крыла.

Профессия судебного антрополога вырабатывает в человеке своего рода невосприимчивость к насильственной смерти. И так как мне не раз во время судебно-медицинской экспертизы приходилось извлекать крупицы информации из изуродованных, сгоревших или разложившихся человеческих останков, то довелось видеть много такого, с чем обычный человек не справился бы. Морг и кабинет для вскрытия – вот где я провожу бо́льшую часть своего рабочего времени, поэтому мне известно, как выглядит и пахнет человеческое тело, что именно чувствуешь, когда держишь в руках его части или осторожно проводишь по телу скальпелем. Мне привычен вид окровавленной одежды, которая сушится на вешалке, визг пилы, вонзающейся в кость, колыхание человеческих органов, плавающих в пронумерованных банках для хранения препаратов.

Но видеть мертвого ребенка всегда страшно. Искалеченный младенец. Избитый до смерти малыш, едва начавший ходить. Умерший от истощения ребенок из семьи религиозных фанатиков. Двенадцатилетняя жертва извращенного педофила. Я так и не смогла привыкнуть к насилию над невинными детьми.

Не так давно я участвовала в расследовании жестокого убийства братьев-близнецов. Это дело оказалось одним из самых трудных за все годы моей практики в качестве судебного антрополога. И мне совсем не хотелось снова испытать подобные переживания.

То преступление нам удалось раскрыть. И я почувствовала удовлетворение, словно сделала что-то по-настоящему хорошее, когда фанатика, на руках которого была кровь мальчиков, удалось посадить в тюрьму, чтобы он больше уже не мог творить злодеяний.

Я отогнула крышку и ложкой стала медленно помешивать йогурт.

Образы погибших детей не выходили из головы. Я отчетливо помнила, что чувствовала в тот день в морге, как мысли то и дело возвращались к собственной дочери.

Боже милосердный, почему ты допускаешь существование подобного безумия? И почему те люди, чьи изуродованные тела сейчас лежат внизу, в покойницкой, должны были погибнуть из-за начавшейся между байкерами войны?

«Не впадай в уныние, Бреннан. Лучше разозлись. Рассердись так сильно, как только можешь. А затем призови на помощь свои знания, чтобы помочь прижать этих выродков».

– На том и порешим, – громко сказала я сама себе.

И, проглотив йогурт, решительно направилась вниз.

В помещении перед небольшим кабинетом для вскрытия находился один Шарбонно. Он листал страницы скрепленного пружиной блокнота. Его крупное тело с трудом вмещалось в виниловое кресло по другую сторону стола. Клоделя нигде не было видно.

– Как ее зовут? – спросила я.

– Эмили-Энн Туссен. Она шла на урок танцев.

– Где именно это произошло?

– В Вердене.

Он указал головой на соседнюю комнату:

– Ламанш уже приступил.

Я прошла мимо детектива в кабинет для вскрытия.

Фотограф щелкал камерой, пока патологоанатом вел записи и делал поляроидом резервные копии.

Я наблюдала за тем, как Ламанш, крепко держа камеру, поднимает и опускает ее над телом. Как объектив то приближается, то отдаляется в поисках лучшего ракурса для небольшой расплывшейся капли над одним из пулевых отверстий во лбу девочки. Ламанш нажал на спуск затвора, и из аппарата выскользнул белый прямоугольник. Ламанш вынул его и добавил к остальным, сложенным на столе.