Владимир Болучевский: Дежавю

– Что за бред? Ты-то при каких делах? Вот ведь я же говорил – будешь к себе таскать по пьяни всяких, тебя не то что обнесут, тебя грохнут. Или хату отнимут. Душевный ты наш. Что за дела?..

– В том-то и вопрос.

– В чем?

– А в том, Петя, что я совершенно не понимаю, что, собственно, происходит в настоящий момент.

– Это у тебя с детства. Ты дело говори: что-где-когда. Почему кошатиной воняет? – Он взял со стола двумя пальцами за горлышко недопитую бутылку водки и приподнял на уровень глаз. – Первая?

– Первая,– кивнул Александр и показал пальцем на кухню. – Вторая – там. А запах… ну что запах – галлюцинация нагадила.

– В следующий раз она тебя сожрет. Который день?

– Петя, ну честное слово, я ж тебе говорю, не в том дело. Вломились, отмудохали, пока я в отрубе, – рот лентой, на голову черную шапку до пупа, руки назад. Перерыли всю хату и свалили. Все.

– А как вломились? Дверь вынесли, что ли?

– А то ты дверь не видел… Зачем ее выносить? Позвонили – я открыл.

– А глазок?

– Ну… Во-первых, он мутный, а во-вторых, в него заглядывать унизительно. И это даже – во-первых.

– Очень достойная позиция. – Петр достал пачку сигарет.

– Ну, очень – не очень…

– Достойная мудака. А зачем вставлял?

– Я не вставлял, так было. А за козла ответишь.

– Ладно, что взяли?

– Ни-че-го.

– Волков удивленно поднял брови.

– Шмон, Петя. Понимаешь, обыск в присутствии отсутствующего хозяина. С особым цинизмом. И, что самое безумное, я, по-моему, знаю, что именно они у меня искали.

– Что? – Петр вынул сигарету из пачки и прикурил.

– Они искали у меня, Петр, белую футболку.

– Петр, глубоко затянувшись, поперхнулся дымом, закашлялся и, сходив на кухню, вернулся со стаканом.

– Плесни-ка… сын Химеры.

– Петь, ну право слово… Ты присядь, а то стоишь, как… У меня и так в голове бардак. Тут вот какая история. Минуточку, говорить больно, – Гурский разлил по стаканам оставшуюся водку, выпил крупными глотками и закурил сигарету.

– Я недавно, весной, где-то месяца полтора крестьянствовал. Есть, оказывается, у нас чуть в стороне от Колпина детдом, такой частный, что ли, в общем, что-то вроде того. Там – директор Невельский Лев Кириллович. Он – хозяин, воспитатель и отец родной. Года полтора назад детдом этот загибался просто, ну, как все. А потом потихоньку, потихоньку стал распрямляться. Кирилыч этот спонсоров каких-то нашел, те – пожертвования, шмотки, то-се, короче, сейчас там полный достаток. И даже излишек.

– Это как?

– У Кирилыча – две тачки. У него своя, у жены своя. А жена… Молоденькая, глазами просто жрет. Но это отдельный разговор.

– Так что, такое выгодное дело – содержать приют?

– Не знаю, – Гурский пожал плечами. – Короче, знакомые мои ему там теплицу ставили, такую, знаешь, очень даже… Он с ними и расплатился соответственно. Ну, от них там всякая ерунда осталась – мусор, какие-то совсем мелкие недоделки. Они меня и подписали месяцок там пожить на свежем воздухе, потрудиться в свое удовольствие, ну и заработать, не напрягаясь. Я и поехал. Они меня представили, обо всем договорились и свалили. А я остался. Все хорошо: ребятня грядки копает, я ими руковожу, Анна – жена Кирилыча – на меня таращится, а я с девками старшими о жизни разговариваю и территорию облагораживаю.

– Сколько девкам-то?

– А их теперь не разберешь. Акселераты… Но лет по пятнадцать, наверное.

– Козел старый.

– Петр… – Александр укоризненно посмотрел на друга. – А кстати, почему ты спросил?

– Не девки это потому что, а девчонки. Не отвлекайся.

– А я не могу на девчонок не отвлекаться. Короче говоря, привязался там ко мне мальчишка один. Такой, знаешь, – все от «На-Ны» с ума сходят, а он Леннона слушает. Очень славный.

– Как в приюте-то оказался?

– Я не спрашивал. Я вообще с ними на эту тему не говорил. Ну вот, когда я уезжал уже, он подходит и говорит: «Дядь Саш, давайте футболками поменяемся на память?» А у меня футболка была с Джоном во всю грудь. Сейчас таких не делают. Толстая, чистый хлопок, я в секонд-хенде откопал, совершенно новая. Я в ней там ходил. А он на нее поглядывал, я видел. И я ему как раз подарить ее хотел, когда уезжать буду. А он, видишь как, он специально ждал, когда им что-нибудь выдадут, чтобы обменяться, а не просто попросить. У них же ничего своего нет… и бывают они в этом очень щепетильны. Ну вот… «Я, – говорит, – специально размер побольше выбрал. Вам подойдет». Я говорю: «А моя тебе?» А он: «А мне без разницы, я же расту. Мне главное, чтобы он у меня вот здесь был». И по груди себя похлопал. «А потом, – говорит, – я все равно до него вырасту». И вот тут, Петя, я и брякаю, ну просто как в кино самом паршивом: «Ты что же, ее всю жизнь носить собираешься?» А он улыбается: «Ага, – говорит, – до самой смерти».