Энни Соломон - Затемнение

— Я не спрашивал документы, но она поразительно похожа на свои снимки. И представилась как Марго Скотт.

— Отлично. Состояние?

Между делом Уайз наблюдал за светившейся точкой. Та повернула за угол и направилась по улице за два квартала от него.

— Нормальное, насколько я могу судить.

— Никакой дезориентации, замедленной речи, головокружения?

Джейк вспомнил ее голос. Ничего слабого. Обволакивающий, как эта ночь, и хрипловатый.

— А что, должно быть?

— Ты не так глуп, чтобы спрашивать.

Верно, однако он не успокоится, пока не услышит всю историю.

— Её рефлексы отточены, я ручаюсь. Она хотела оторвать мне голову.

— Смотрю, ты все еще цел и невредим, — сухо заметил собеседник.

— О да. Хотя если кто спросит — я подвернул лодыжку.

— Какой же ты неуклюжий.

— Исцелюсь чудодейственным образом.

— А дальше?

— Как запланировано.

— Хорошо. Не спускай с нее глаз.

Джейк оторвал взгляд от монитора и уставился в темноту за окном. Та казалась такой же беспросветной и непроницаемой, как правда, которую утаивал его знакомый.

— Когда ты расскажешь мне, в чем там дело?

— Когда больше не будет необходимости скрывать.

— Ну, хотя бы честно.

Мужчина засмеялся.

— Никто никогда и не говорил, что будет честно.

Уайз сжал губы. Бесполезно продолжать. Придется выждать день-другой и снова попытаться.

— Ты у нас босс.

— И не забывай об этом, — прозвучало с ноткой напускной строгости, свидетельствовавшей о близких отношениях.

— Да ни за что, — в тон ответил Джейк.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Он выключил телефон, повернул ключ в гнезде зажигания. Пока машина пробуждалась к жизни, возникло ощущение женского присутствия. Как смутно знакомый запах.

Даника.

Имя всплыло из глухих уголков сознания — отдаленная боль, о которой Джейк редко позволял себе думать. Нахлынула, как гром среди ясного неба, как будто ни с того ни с сего получил по башке.

Когда он снова смог разумно думать, когда восстановил дыхание, а незваная мука ушла, то удивился: «Почему сейчас?». Со смерти Дани прошло семь лет. И добрых пять, как он похоронил свое горе.

Ладно, он снова работает на Фрэнка. Может, поэтому.

Последний раз бросил взгляд на экран со светящейся точкой.

Или может, дело в этой женщине, ее напряженном, хмуром интересном лице. Ничего общего с белокурой озорной Дани, но то же самое … что? Выдержка?

Отстраненность в стиле «я могу сама о себе позаботиться»?

Боже, Джейк надеялся, что только не это.

На мониторе точка замерла, потом снова двинулась. Уайз нажал кнопку, и на маленьком экране обозначилось место. Джейк улыбнулся.

«Добро пожаловать домой, Марго».

В окно спальни ослепительно светило солнце. Марго застонала. Как же она умудрилась проспать? Одиннадцать сорок пять, а она еще в постели. Так на нее не похоже.

Или похоже?

Что-то наклевывалось в подсознании.

Что?

Она мысленно прислушалась к внутренним ощущениям: от вчерашнего головокружения не осталось и следа. Никакой головной боли. Только сухо во рту.

Прошла в ванную, плеснула в лицо воды, набрала в ладонь, выпила. Потом еще. И еще. Боже, просто умирала от жажды.

Затем приняла душ, оделась, высушила волосы. Все как всегда. Но как-то заторможено. Словно она под водой. Марго уставилась на тюбик пасты. «Колгейт». Ее любимая? Очертания тюбика расплылись, снова обрели четкость.

Стоп.

Она схватила пасту, пальцы сомкнулись на твердой оболочке. Вот. Никаких проблем. Она прекрасно себя чувствует. Ничего ей не грозит. Дома. В доме, который построила двоюродная бабушка Фрэнсис.

Имя воскресило в голове образ, правда, уже искаженный, затуманенный за десять лет. Именно столько прошло, как умерла бабушка и оставила в наследство дом и магазин. Вспомнилось, что высокая, нос клювом. Сколько пройдет ещё времени, прежде чем внучка совсем её забудет?

Марго выдавила пасту, почистила зубы и сплюнула. Стоит позвонить в Сент-Луис и попросить сестру Барбару порыться на чердаке у родителей и поискать фотографии.

На первом этаже царил пыльный шарм старого дерева и громоздкой мебели. Бабушка Фрэнсис — просто мечта антиквара. Каждое свободное место в доме покрывали лоскутные половички, афганские ковры или вычурные кружева. У наследницы не хватало духу выбросить все это, даром что ее доводило до сумасшествия нагромождение вещей.

Она не стала заходить на кухню, схватила сумочку и покинула дом. Солнце прогнало все тени. День был такой великолепный, теплый, небо — столь идеально голубое, что она невольно задержалась на крыльце. Во дворе ее приветствовала темно-розовая японская магнолия. Через дорогу бело-розовым пушились вишни.