Кэтрин Уэбб: Наследие

Кажется, весна все-таки одержит верх. Пройден этап торчащих из грязи нарциссов, осталась позади неделя, в которую нежные цветы на деревьях трепал ветер и поливали дожди, и они гнили розово-коричневой массой на обочинах дорог. Сейчас земля на моем чахлом газоне покрылась еле заметными трещинками, а на ограде сидят едва оперившиеся воробьи, желторотые и взъерошенные. Возможно, я завела бы кошку, если бы не эти нелепые птахи, сидящие плотно, плечом к плечу, точно бусины на нитке. День за днем я слежу за тем, как они растут. На газоне стоят припаркованные мотоциклы, кто-то свалил сюда коробки из-под мебели «собери сам», поэтому травы пока мало, но ближе к лету, думаю, что-нибудь да вырастет. Солнце уже начало слегка пригревать. Я сижу, подставив лицо его лучам, как подсолнух, и начинаю верить, что скоро наступит лето.

Для меня стало облегчением то, что трудные решения были приняты за меня. Их принял Динни. Что я могла сказать Клиффорду и Мэри? Что Генри жив, но стал умственно отсталым, что в рождественские каникулы я видела его не один раз, а им ничего не сказала и понятия не имею, где он теперь? И второй вопрос снят: зачем мне теперь оставаться в усадьбе, если все уехали? Бет, Динни, Гарри. Генри. Но я уехала недалеко. Это решение, подозреваю, я приняла еще раньше. О том, чтобы вернуться в Лондон, даже речи не было. Совсем рядом с Бэрроу-Стортоном сдавался коттедж. Не поражающий красотой, не старинный, но симпатичный. Типичный двухэтажный дом постройки 1950-х годов – две комнаты внизу, две спальни наверху – в конце недлинного ряда таких же коттеджей-близнецов. Две спальни, значит, Бет и Эдди смогут приехать и пожить здесь, а из окна моей спальни открывается потрясающий вид на дальний конец поселка и усадьбу. Передо мной расстилается вся долина с поселком внизу, а сквозь редкие деревья отлично виден угол усадьбы. Теперь, правда, его видно все хуже, так как деревья все гуще покрываются листвой, а дальше тянутся известняковые холмы, с курганом на самом горизонте.

Я живу здесь и чувствую себя совершенно безмятежно, естественно, словно составляю с этим местом единое целое. Здесь меня не мучают мысли о том, что что-то недоделано, я не беспокоюсь о работе, карьере, переменах. Я даже особо и не жду ничего. Я так решила – не ждать. Я преподаю в Девайзесе, много гуляю. Время от времени приглашаю Джорджа Хетэуэя на чашку чая с печеньем. Иногда скучаю по людям, оставшимся в Лондоне, не каким-то определенным людям, а по тому множеству лиц, которые меня окружали. Иллюзия общества. Зато здесь я начала вглядываться в лица, замечать их. Люди для меня больше не часть толпы, как было раньше. Я подружилась с соседями, Сьюзен и Полом, иногда сижу с их детьми, бесплатно, потому их девчонки носят заплатанные брючки, из которых давно выросли, и родители не водят их на уроки танцев, дзюдо или верховой езды. И батута на заднем дворе у них тоже нет. На лице Сьюзен, когда я ей это предложила, подозрительность сменилась недоверием и радостью. Девочки у них симпатичные, не капризные и, как правило, слушаются меня беспрекословно. Я беру их на прогулки к холмам или вдоль берега реки, мы готовим торты из кукурузных хлопьев и какао, а Сьюзен и Пол тем временем могут сходить в паб, в кино, прошвырнуться по магазинам и просто побыть вдвоем.

Хани знает, где я поселилась, знает и Мо. Я заезжала к ним посмотреть на Хайди и дала свой новый адрес, и они побывали у меня в гостях. Я до блеска отполировала серебряный колокольчик на зубном кольце Флага и потрясла им над кроваткой, где лежала Хайди. Она ухватилась за него пухлой ручонкой и тут же потянула в рот. Это вещь твоего прадедушки, шепнула я ей. Я записала свой адрес и попросила Хани сохранить его на случай, если кто спросит. Она смерила меня проницательным взглядом, хмыкнула и подняла бровь. Но ничего не сказала. Сейчас она снова ходит в школу, а Мо иногда забегает ко мне ненадолго, с Хайди в коляске. Из Вест-Хэтча до меня она идет пешком, говорит, что свежий воздух и движение – единственное, что заставляет ребенка заснуть. Когда она добирается до самой дальней точки своего путешествия, я угощаю ее чаем. Мо ходит с палочкой, жалуется на боль в спине. Ей жарко, ко мне она приходит вся распаренная, оттягивает футболку на груди и дует внутрь. Но Хайди она любит. Пока я накрываю на стол, она приоткрывает одеяльце, любуется внучкой и не может сдержать счастливой улыбки.

Фотографию Кэролайн с ребенком я вставила в рамочку, и теперь она стоит у меня на подоконнике. Я так и не собралась отдать ее маме. Я до сих пор горжусь тем, что сумела разгадать, что это за ребенок, установила причину разлада между нашей семьей и Динсдейлами. Мама была изумлена, когда я все рассказала ей. Конечно, я ничего не могу доказать, но знаю, что так все и было. Мне даже нравится, что нет окончательных доказательств, что так и не удалось разобраться со всеми фактами, что я не сумела заполнить все «белые пятна» – почему Кэролайн скрывала свой первый брак, скрывала ребенка. Где был Флаг до того, как появился в поместье, а потом попал в любящие руки Динсдейлов. Кое-какие детали навсегда останутся в прошлом – потому-то оно так манит нас своими тайнами. В наши дни едва ли кто-то сможет вот так уйти в небытие – слишком уж подробно сейчас все фиксируется, любая информация заносится в память компьютера. Куда меньше шансов сделать потрясающее открытие. Оставить что-то в тайне сейчас почти невозможно, и все же такое тоже случается. Гарри – живое тому доказательство. Кстати, я обнаружила, что секреты и тайны волнуют меня гораздо меньше, если я в них посвящена.