Сандра Браун: Как две капли воды

– Если меня станут об этом спрашивать, я так и отве­чу. Но никакого фильма снимать не буду.

– Нет, будешь.

Ее глаза увлажнились, и она порывисто схватила его за руку:

– Для меня невыносимо, что ты видишь за этим толь­ко мое желание поживиться за твой счет или добиться славы и признания.

– Я вижу за этим единственную причину. Ту, о кото­рой ты мне говорила вчера и в которую я никак не хотел верить, – ты любишь меня.

Ее сердце чуть не выскочило из груди. Она погрузила пальцы в его волосы:

– Люблю, Тейт. Больше жизни.

Он взглянул на повязку у нее на плече, слегка поежился и зажмурился. Когда он опять открыл глаза, они были затуманены слезами.

– Я знаю.

– Снова смотришь?

Сенатор Тейт Ратледж вошел в гостиную комфортабель­ного дома в Джорджтауне, где жил с женой и дочерью. В этот день он застал Эйвери за просмотром докумен­тального фильма, который она выпустила по настоянию Тейта.

В течение шести месяцев после того, как он занял место в Сенате, фильм транслировался по каналу Пи-Би-Эс на всю страну. Факты были представлены объективно, сжато и без прикрас, несмотря на личное участие автора в изло­женных событиях.

Тейт убедил Эйвери, что зрители имеют право знать о причудливой цепочке происшествий, начавшихся с ката­строфы рейса 398 и разрешившихся кровопролитием вече­ром в день выборов.

Еще он сказал ей, что никто другой не сумеет так про­никнуть в суть происходившего и так его прочувствовать. Последним же его аргументом было то, что ему было бы неприятно, если бы его первый срок пребывания на посту сенатора постоянно омрачали всяческие вымыслы и спе­куляции. Он считал, что лучше, если люди будут знать правду, нежели что-то домысливать.

Фильм не принес Эйвери Пулитцеровскую премию, хо­тя его с восторгом приняли обозреватели, критика и кол­леги-журналисты. Сейчас она рассматривала ряд предло­жений осветить еще несколько тем.

– Все греешься в лучах славы, да? – Тейт поставил портфель на угловой столик и сбросил пиджак.

– Не дразни меня. – Она взяла его за руку, поцелова­ла запястье и заставила сесть рядом с собой на диван. – Просто сегодня звонил Айриш. И обо всем мне напомнил.

Айриш благополучно оправился от инфаркта, полу­ченного в лифте отеля «Паласио дель Рио». Он уверял, что тогда действительно умер, а потом ожил. Как же Пэскел мог так ошибиться и не уловить биения пульса? Он бо­жился, что помнит, как воспарил над собственным телом, посмотрел вниз и увидел Пэскела, который вытаскивал его из лифта.

Понятно, все знакомые Айриша всласть поострили на­счет его кельтских предрассудков и доморощенного като­личества. Но для Эйвери значение имело лишь то, что она его не потеряла.

В самом конце фильма, когда обрывались докумен­тальные кадры, на экране появлялась надпись: «Посвящается памяти Вэна Лавджоя».

– Мы далеко от его могилы, и я не могу положить на нее цветы, – хрипло проговорила она. – Поэтому я чту его память, когда смотрю его съемку. – Она выключила видео и отложила пульт.

Злоумышления Нельсона сильно сказались на их жиз­ни. Им никогда полностью не избавиться от тревожащих воспоминаний. Джек все еще тщился преодолеть разоча­рование в отце. Он даже предпочел остаться в Сан-Антонио и заниматься делами юридической фирмы, а не присоединяться к штату сотрудников Тейта в Вашингто­не. Но несмотря на разделявшее их расстояние, сводные братья никогда раньше не были друг другу ближе, чем сейчас. Оба надеялись, что время постепенно залечит на­несенную им рану.

Тейт тоже ежечасно силился осознать содеянное Нель­соном, но в душе поневоле скорбел о человеке, которого звал отцом. Для Тейта он как бы существовал в двух со­вершенно разных лицах.

По отношению к Брайану Тейту он испытывал проти­воречивые чувства. Он симпатизировал ему, уважал его и ценил за счастье, которое обрела с ним Зи, когда они поженились. Но к тому, чтобы называть его отцом, он готов не был, не мог в открытую признать их родство, пусть даже и признавая его внутренне.

В минуты борьбы с противоречивыми чувствами он обретал неоценимую поддержку в любви своей жены.

Размышляя об этом, Тейт привлек ее к себе, находя желанное успокоение. Он долго сидел так, обнимая ее и ут­кнувшись лицом ей в шею.

– Я тебе когда-нибудь говорил, какая ты изумитель­ная, мужественная женщина, если смогла все это совер­шить, не боясь поставить под угрозу собственную жизнь? Боже мой, я все вспоминаю тот вечер, когда почувствовал, как у меня по рукам течет твоя кровь. – Он крепко поце­ловал ее в щеку. – Я снова влюбился в свою жену и не мог взять в толк, с чего бы это. И, не успев по-настоящему тебя оценить, едва тебя не потерял.