Светлана Ивах - Дрянная девчонка

– Ну, на права сдать, – ответил Кузя, хлопая глазами.

Он никак не мог взять в толк, с чего я злюсь. А злилась я в тот момент за весь женский род! За несчастную мать, тащившую по жизни отца-пьяницу и меня непутевую, за ее сестру, разродившуюся крикливым Петькой, за соседку нашу, жену «ботаника», которая скрашивала ночи с другим мужиком, за миллионы молодых и неухоженных женщин с уставшими лицами. За всю ту половину человечества, которую поэты называют «прекрасной». За всех тех, кто по вечерам толкает перед собой коляски, по ночам качают кроватки, а днем таскают с магазинов сумки…

– Вот! – торжественно протянула я и погрозила ему пальцем. – Для того чтобы машину водить, ты на права сдал! А чтобы ребенка заделать, даже справку в больнице не берешь!

– В какой больнице? – не понял Кузя.

– Во всех! Так же, как и на права. От психиатрической до анализов крови и мочи.

– А это зачем? – шутливо ужаснулся он.

– Чтобы наследственность определить. И вообще пора разрешение на женитьбу ввести. Не можешь жену обеспечить, живи с резиновой бабой!

– Ну, загнула! – восхитился Кузя.

Я ощутила на талии чью-то руку. Впрочем, почему чью-то? Только Лешка мог позволить себе такую вольность.

– Ты чего завелась? – спросил он на ухо.

«Так, – подумала я. – И этот туда же», – а вслух объяснила:

– Безответственно вы подходите к тому, чтобы переспать!

– А тебе кто-то предложил? – насторожился он.

Кузя торопливо сгреб шампуры и рявкнул, правда, сорвавшись на фальцет, видимо, от страха:

– Налетай!

– А Маринка где? – допытывалась я.

Лешка протянул руку и взял два шампура.

– Будешь? – спросил он.

Я поморщилась и с раздражением повторила:

– Маринка где?

– Кататься уехали, – сообщил все тот же Кузя и протянул мне стаканчик с какой-то розовой жидкостью.

– Что это?

– Вино, – пояснил он.

– Я поняла, что вино. Какое?

– Да хрен его знает, – ответил Кузя и показал взглядом на кусты, у которых валялась коробка с надписью «Каберне».

Я выпила. Терпкое и очень приторное. Нет, по мне лучше пиво. Хотя, говорят, оно вреднее…

Послышался гул двигателя.

– Едут! – сказал кто-то, и я обернулась.

Через рощу к берегу ехали «Жигули» мажора. За рулем сидела Маринка.

Машина поравнялась с костром и встала.

Мажор выбрался с пассажирского сиденья. Маринка последовала его примеру.

– Ну, как ученица? – поинтересовался Лешка, отвечая на рукопожатие мажора.

Тот одарил свою пассию благодарным взглядом, наверное, за то, что не угробила его в дороге, и похвалил:

– Уже сама кого хочешь научит.

– Да ладно! – не удержалась и съязвила я.

– Точно говорю, – стоял на своем мажор. – Знаки подучит и может сдавать на права.

Отчего-то я вспомнила свои слова насчет отцовства и водительского удостоверения и разозлилась. Скотина все же этот мажор. Ведь не давала бы она ему, он бы ее за руль не пустил. А так – баш на баш, ты мне, я тебе. У женщины всегда есть товар, который она может выменять на что угодно. Можно просто «за покататься», можно выпросить колечко или даже дом.

– А слабо со мной наперегонки! – выпалила я.

– На чем собралась гоняться? – настороженно спросил Лешка и невольно оглянулся на свой раритет.

Он, конечно, угадал. На чем же еще? Но только мажор Маринке тачку не доверит. Тем более погонять. Глупости! Ляпнула просто так, чтобы что-то сказать, а получилось, показала собственную удаль. Однако Маринка неожиданно загорелась и приняла вызов:

– А давай!

– Э-э-э! – протянул мажор и потребовал: – Вы тут заканчивайте!

– Испугался, что машину разобьет? – бросилась я в наступление, словно мне Лешка уже свою обещал дать. Для этого я должна с ним пошептаться и сказать пару заветных слов. А точнее, обнадежить, что, по крайней мере, вечер он проведет в обществе классной телки…

Ощущение падения тошнотворной болью вырвало меня из темноты. Причудливые, ярко-черные пятна в ослепительно-желтом трауре расползались в стороны, оставляя на мне странные, тонкие нити, которые резали болезненную пустоту…

Что это? Пульсирующий гул наполнил форму, которую я вдруг ощутила и поняла, что это мое тело… Состояние было похожим на то, что чувствует рука, которая долго находилась в одном положении и которую освободили от груза. Только ярче и звонче топают стальные лапки муравьев в облаке моих ощущений… Я выплыла в темноту из радужных воспоминаний непонятного, но приятного сна и разлепила веки. Свет ворвался куда-то в самый мозг и взорвался болью. Я вскрикнула и зажмурилась. Но снова осторожно открыла глаза.