Клэр Бреттонс - С вечера до полудня

— Ага.

Раньше он об этом как-то не думал. Мать тратила на него и Грейс время, которое могла бы посвятить себе самой.

— Расскажи еще что-нибудь, — попросила Габриела.

Он увидел в ее взгляде жадный блеск. Ее детство прошло совсем иначе. Может, эти рассказы помогут отвлечь ее мысли от сегодняшнего кошмара.

— Но я устал.

Она похлопала ладонью по кровати.

— Приляг.

В приглашении не было абсолютно ничего сексуального, но Гордон колебался.

— Что? Боишься, не сможешь себя контролировать?

В глазах ее появился ласковый поддразнивающий огонек.

— Скорее, я боюсь за твой самоконтроль.

— Не думай об этом.

Он растянулся рядом с ней, ощущая аромат ее духов, запах ее тела.

— А ты маме рассказывал о том, что происходило с тобой в школе? — Подвинувшись ближе, она заглянула ему в глаза.

Внезапно у него перехватило горло. Кое-как справившись с неожиданным волнением, Гордон сказал:

— Ну да, разумеется.

— А о чем ты ей рассказывал? — Голос ее приобрел какой-то новый тембр, весьма сексуальный.

— Ну, к примеру, о том, как Тим Сандерс стащил завтрак у Мины Голдсмит. Она, кстати, была первой женщиной, разбившей мое сердце.

Габриела тихо рассмеялась.

— А сколько тебе тогда было?

— Восемь. — Хмыкнув, он сполз чуть ниже. — Я думал, что никогда больше ни в кого не влюблюсь. Но мама уверяла меня, что мое сердце разобьется еще раз десять, не меньше.

— И как? — Габриела прислонилась к его плечу.

— Не меньше, это точно.

— И у меня.

— Правда?

— Угу. — Она робко коснулась пальчиком его груди.

Гордон сжал зубы, чтобы удержаться и не обнять ее, ведь сейчас это было бы так просто, так естественно.

— Когда я была маленькой, папа рассказывал мне про старые времена. — Зевнув, она опустила голову ему на грудь. — Его отец эмигрировал из Швеции.

Ее волосы щекотали его плечо. Гордона охватывало все большее смятение.

— А мы все стопроцентные американцы.

— Стопроцентные американцы. — Она потерлась головой о его грудь. — Мне это нравится.

Вот дьявольщина! Поддавшись искушению, Гордон обвил рукой ее плечо. Габриела мурлыкала, как довольная кошечка, а он нежно улыбнулся ей, но она не видела этой улыбки.

— Ты все еще боишься?

— Да, но сейчас мне уже лучше. — Она легонько толкнула его. — Расскажи мне еще про свое детство.

Она лежала в его объятиях. Гордон подумал, что если ему теперь удастся произнести хотя бы несколько осмысленных предложений или, еще лучше, связать их между собой, то это будет настоящим чудом. Но она постепенно успокаивалась, и, раз уж его голос был сейчас для нее лучшим лекарством, выбора у него не оставалось.

Он начал рассказывать ей про свою учебу в старших классах, пока еще был жив Рейнер. Почему-то ей было очень важно услышать что-нибудь про его отца. Про детство, проведенное в Хьюстоне, про игру в футбол. Про то, как рыженькая Мина Голдсмит разбила его глупое сердце, бросив его, когда он не сумел забить решающий гол в матче с командой соседней школы. Не останавливаясь, он перешел к более поздним годам, вспоминая малейшие подробности, о каких никому еще не рассказывал, — о друзьях, о колледже, о том, как он переживал, получив диплом без отличия.

Лишь одной грани своей жизни он старательно избегал касаться. Ни словом не упомянув о дружбе с Эвансом и о расследовании, начатом после его смерти.

Когда он наконец остановился, веки Габриелы уже отяжелели.

— А знаешь, — сонно выговорила она, — ты такой славный… когда хочешь.

На лице ее плясали тени. Интересно, назвала бы она его славным, если бы знала, что он ее обманывает? Мучаясь от сознания вины, он нежно погладил ее по плечу.

— Гордон?

Он тоже уже начинал дремать.

— Мм?

— Завтра надо будет проверить тот номер, что я нашла у Лоренса. Это очень важно.

Гордон почувствовал беспокойство. Ему захотелось встряхнуть Габриелу за плечо.

— Откуда ты знаешь?

Она сонно посмотрела на него. Под глазами ее пролегли темные круги от усталости.

— Именно тот мужчина хочет меня убить.

Сердце Гордона пропустило один удар, а потом забилось со страшной силой.

— Лоренс?

Габриела засмеялась.

— Нет.

— Тогда кто?

— Я в этом не очень уверена.

Но Гордон не сомневался, что она знает. Как ни странно, но он вдруг почувствовал себя обманутым оттого, что она после такой доверительной беседы не хочет честно ответить ему. Прищурившись, он продолжал настаивать:

— Но ведь ты знаешь, что это мужчина.