Людмила Котлярова - Загадка Бомарше

— Нет. Я еще не встретила того мужчину, которому могу настолько открыться.

— Может я все-таки тот мужчина?

Феоктистов подошел близко к Аркашовой. Она невольно попятилась назад.

— Не приближайтесь ко мне. Вы мне обещали. И вообще уже поздно и вам пора уходить.

— Не бойтесь. Не трону я вас. Я свое слово держу. Это всего лишь психическая атака, проверка на вашу устойчивость. Спокойной ночи.

Феоктистов шел по городу с неясным ощущением, что на этот раз едва ли не впервые одержал, пусть небольшую, но победу. Правда над кем: над собой или над этой женщиной понять никак не мог. И, в конце концов, решил он, что в данном случае это не столь уж и важно, вполне возможно, что через какое-то время ему станет ясно. Но при этом его не отпускало приятное чувство, что его отношения с Аркашовой после сегодняшнего визита как-то изменились, причем, в лучшую сторону. На чем конкретно основано это предположение, он не мог дать себе отчет, но внутренний голос говорил ему именно об этом. И пока Феоктистову его звучания было достаточно. А дальше посмотрим, что случится. А в то, что это не конец, он почти не сомневался.

Бомарше возвращался домой в самом мрачном расположении духа. Удача оставила его. И на литературном поприще, и в семейной жизни последнее время его преследовали сплошные неприятности. Его жена, его ненаглядная Женевьева тяжело заболела и нуждалась в дорогих лекарствах. Он задолжал аптекарю уже немалую сумму, а ее выздоровление все не наступало. Свой долг Бомарше надеялся погасить от дохода, который непременно должна была принести постановка его новой пьесы, но его радужным надеждам так и не суждено было сбыться. Его творение с треском провалилась сегодня в театре. Что он теперь скажет своей Женевьеве, как покажется ей на глаза? Бомарше молил бога, чтобы по возвращению домой, жена крепко спала. Меньше всего ему хотелось делиться с ней своей неудачей.

Войдя в дом, он потихоньку поднялся по лестнице, и, стараясь не шуметь, открыл дверь их спальни. К своему великому неудовольствию он увидел, что Женевьева еще не спит.

Увидев Бомарше, женщина не без труда приподнялась на кровати.

— Ну, как прошла премьера? — спросила она в надежде услышать радостную весть.

— Можешь поздравить меня, эти ослы освистали пьесу. «Два друга» не стали моими друзьями. Черта с два, если еще когда-нибудь я возьмусь за перо, — с раздражением бросил Бомарше.

— Ты не прав, тебе обязательно надо писать. Просто они тебя не поняли, — возразила Женевьева.

— Зато я их очень хорошо понял. Я потратил столько труда, чтобы довести пьесу до нужного результата, а эти люди ее освистали. Слышала бы ты этот свист, который стоял в театре. Он до сих пор у меня звучит в ушах. Этим жалким людишкам нужны лишь самые грубые зрелища. Они способны понять тебя, когда ты лишь потакаешь их примитивным желаниям. Все, что выше, им недоступно. И зачем я только взялся за это ремесло.

— Потому что ты не можешь не писать. Это твое призвание, — попыталась смягчить его сердце Женевьева.

— Призвание. Но какое им дело до чьего-то призвания. Да они и не способны его разглядеть. Нет, с меня хватит, ноги моей больше не будет в театре, — горячился Бомарше.

— В тебе говорит досада. Завтра ты успокоишься, и на все посмотришь иначе. Многие знаменитые драматурги знали неудачи. Ты сильный, ты справишься с ней и напишешь великую пьесу, которую будут помнить долго.

— Ты веришь в это?! — взгляд Бомарше смягчился.

— Безусловно. Кому как не мне лучше других знать о твоем таланте, твоей одержимости, неугомонности, о том, что ты никогда не пасуешь перед трудностями. Милый мой, я верю в тебя!

Бомарше с любовью посмотрел на жену. Он подошел к Женевьеве и, присев на кровать, нежно и страстно обнял жену.

— Да, ты права, я так им не сдамся. Они еще будут без конца повторять фамилию Бомарше. Если ты веришь в меня, мне не страшны никакие преграды. — Бомарше еще крепче обнял жену и принялся осыпать ее лицо и руки поцелуями. — Моя милая, моя дорогая, моя бесценная жена, какое счастье, что провидение соединило наши души и наши тела. Я так хочу тебя!

Напрасно Женевьева пыталась образумить его.

— Пьер, подожди, ты же знаешь, врач запретил нам заниматься любовью. Это может быть опасным для тебя.

— Плевать на всякие запреты, — Бомарше стал, как одержимый. — Кто может запретить любовь.

Внезапно Женевьева разразилась сильнейшим кашлем. Это мгновенно отрезвило Бомарше.