Марина Иванова - Я – живой!

– Афонечка, милый, ты уже взрослый! Вон как исправно работаешь! Хочешь я тебя отблагодарю за помощь?

Афанасий отполз подальше в угол чердака. Но горячее тело уже прильнуло к нему так близко, он не понял, как остался без рубашки, как сладко пахла акация, как заманчивая ложбинка оказалась под его горячими губами, он сам от себя такого не ожидал. Будто другой человек в нем проснулся, который был намного сильнее, смелее, красивее. Ведь маленькое женское создание заслужило любви не меньше той, которую заслужил он. Афанасий видел себя со стороны, странное ощущение, тебе хорошо, ты стоишь сверху и все видишь: зовущие стоны извивающейся женщины, громкое дыхание и себя! Ты – победитель! Охотник! Самец!

– Ах ты, сукин сын! – раздалось над головой. – Тебя отец подобрал, а ты гадишь?! Сука, убью! – Иван схватил Наталью за распущенные волосы, потащил к окошку чердака.

– Не трогай ее! – закричал повзрослевший мужчина. – С бабой трусы воюют! Меня бей!

Иван отпустил жену, рванул разъяренный на Афанасия. В этот момент Наталья быстро спустилась, позвала на помощь деда. Тот мигом оказался на сеновале, схватил сына за руки: «Беги, Фоня, беги в Питер! В красный дом! Иначе он тебя убьет!».

Афанасий на ходу запрыгнул в штаны, схватил рубашку, сиганул с сеновала, помчался в сторону железной дороги под смешным названием Россошь.

Афанасий бежал наугад в сторону железной дороги, выплевывая на ходу выбитый зуб, глаз тоже затек, губа рассечена надвое. Иван оставил память о себе на всю жизнь. Любовь сладкая бывает, но после нее горечь во рту стоит еще долго. Откуда эта любовь на людей набрасывается?

«Сам вообще на жену внимания не обращает, только кричит, еще возмущается, что на другого загляделась, – размышлял Афанасий по дороге. – А видно любит меня, за помощью побежала, чтобы муженек вилами не заколол. Спасибо. Но я за Натальей тоже вернусь, когда устроюсь и за ее ребятишками. А то не понятно, как жить? Страну действительно бросает с этой индустриализацией то в силосную яму, то на электрический столб. Сами не знают, чего хотят. Запутались, заврались, – нужно сельское хозяйство, не нужно сельское хозяйств. Дадим землю в аренду, не дадим землю в аренду. Нужно дела в городе поднимать, деревня подождет. Хотят построить новую страну, а какую не знают. Наелись новой экономики? Отец тоже возмущался больше всех, когда из города приезжал с заработков. Говорил жируют так же, только одних богатых на других богатых поменяли, лишь в деревне всех бедными сделали, уравнили. Когда же этот переходный период от капитализма к социализму закончится? Две войны, две революции, надоело! Земли побросали, затем спохватились, стали из городов назад крестьян звать. Вот дед Федор тоже прибежал домой. А что толку? Теперь селькохозяйственные артели придумали, поля сторожат, урожай собрать нормально не могут, сколько добра пропадает. Еще коммуны хотят создать, чтобы все общее, и жены, дети, все вместе спали, веселились. А что мне это нравится. Вот у нас считай коммуна получилась у деда Федора, —. Афанасий засмеялся над своими мыслями, сплюнул кровь, заторопился быстрее к стоявшему поезду.

Звуки шипящего состава приближались к станции. Что – то было зловещее в этих мелодиях. Неизвестность набрасывалась на тебя тяжелым ночным полотном. Как хорошо, что у кого – то есть дом! Тебя там ждут! Вон бегут все куда – то, наверное, в свои кровати теплые, к мужу или жене под бочок. Мне спешить некуда, где зиму перекантуюсь, не знаю? Слышал, что на юге тепло, нужно срочно туда. Куда идет этот поезд? А вдруг на север? Я уже сбился с пути похоже навсегда.

Два года жизни у деда Федора в наемниках за тарелку борща. Не хотелось выходить из зоны комфорта. Каждому человеку нужна семья. Он должен знать, что его ждут. На дворе тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Мне пятнадцать! Жених! Лучше бы не связывался с этой Натальей, не стоял бы под дождем на станции, не зная в каком направлении двигаться.

Люди бегали по перрону, не замечая его. У всех были дела. Кто бежал с корзиной, в которой кричали гуси, кто с потертым чемоданом в очках, кто в дорогом драповом пальто с сигарой. Люди были совершенно разные. Не только внешне, но и по внутреннему содержанию. Это читалось по лицам. Вон идет с отвисшей челюстью, бессмысленным выражением глаз, видно с трудом думает. А этот человек в берете с потертым чемоданом смотрит вовнутрь себя, но все равно видно, что он умный. Взгляд совершенно другой, не такой, как у того с открытым ртом. А тип с сигарой, отморозок нэповский, тот всех скурит, как эту сигару.