Елена Феникс - Расплата

Людмила Николаевна-старшая имела одно любопытное свойство. Собственно, проявилось оно после смерти мужа как реакция на стресс – мать Милы обрела некие мистические способности. Ну, например, стала видеть вещие сны, слышать мысли Милы и внука Мирона. Однако категорическая материалистка Мила и абсолютный анархист-пофигист Мирон воспринимали предостережения Людмилы Николаевны как кликушество или вмешательство в их личную жизнь. И мать Милы только в экстренных случаях решалась озвучить свои соображения, но все равно напарывалась на гневные отповеди дочери и внука.

Когда прошлой весной над Мироном нависла угроза вылететь из университета, Людмила Николаевна знала об этом уже в канун Нового года. Тогда во сне она увидела Мирона лежащим на асфальте, свернувшись в клубок без обуви на ногах. А быть босиком во сне, значит потерять возможность двигаться. Лежать на дороге – значит, перекрыть себе ход. Лежать клубочком – значит, заболеть. Чем мог заболеть здоровяк Мирон? Ну, разве что от пьянок своих бесконечных, из-за которых часто и густо пропускал занятия.

Мать всячески пыталась донести эту мысль хотя бы до Милы. Бесполезно. Когда же Мирона отчислили-таки и вот-вот за ним должны были явиться представители военкомата, Мила и внук вытолкали бабушку за дверь: «Это ты наколдовала!»

О том, что дочь несчастна с Юрием, мать знала. Все видела своими глазами. И периодически не выдерживала:

– Как ты могла вообще за ТАКОГО замуж выйти? Ну, да, подобное притягивает подобное!

– Ты хочешь сказать, что и я такое же дерьмо, как мой муженек? – возмущалась Мила.

– Так я не считаю. Но по большому счету, вы – два сапога пара. И пока ты будешь оставаться такой, вы будете вынуждены тащиться по жизни вместе. И другой мужчина на тебя и не взглянет. Потому что ты вибрируешь по-другому. Так, как твой Юрий. Когда ты поймешь это, изменишься сама, тогда и мир изменится, и жизнь личная может иначе сложиться.

Мила нервничала:

– Заколебала ты меня своей мистикой! Чем это я таким непотребным вибрирую? И чем это мы с мужем так похожи?

Мать в ответ горестно вздыхала, говорила, что Мила передала свои дурные качества Мирону, для которого вообще авторитетов не существует, и он растет черным человеком.

Но в те дни, когда мать не касалась мистических тем, общаться с ней было одно удовольствие. Она все понимала с полуслова и искренне жалела свою дочь.

– Разведись, – не раз говорила ей мать. – Сын давно уж вырос, ты стоишь на ногах, окрепла финансово. Отпусти ты его, наконец! Ведь ты вынуждаешь его жить и мучиться! Отдай ему его долю за этот дом и живи спокойно!».

«Жить и мучиться» – это Миле очень понравилось. Настолько, что эта фразочка стала ключевой в построении ею отношений не только в семье, но и в коллективе. Мила испытывала удовлетворение от того, что находящимся рядом с ней людям приходилось подстраиваться под нее, удовлетворять ее прихоти и капризы, зажимая в кулак собственную гордость. Именно в такие моменты она и ощущала с особой силой свою власть над людьми. А отпустить Юрца на вольные хлеба – это было слишком банально. Но вот создать жизнь такую, какую она, Мила, считала нужным уготовить каждому, в этом и заключалась ее фишка.

Юрец однажды сам понес было заявление о разводе в суд. Судья тогда пристыдил его. Мол, что же это вы, гражданин хороший, заявление принесли на жену свою? Какие-такие у вас причины для развода? Жена ваша что, алкоголик? Иль может наркоман? А то может она плохая мать? Нет же? Нет. Так не иначе это вы честь коммунистическую порочить удумали, на стороне роман завели? А не хотите ли, чтобы вас партком завода на своем заседании рассмотрел через микроскоп? Не хотите? Так идите и живите. И не отвлекайте суд от проблем более серьезных.

Юрцу всыпали по первое число и в партийной организации, где он исправно платил взносы и изредка бывал на собраниях. А в качестве исправительной меры взяли и… повысили в должности. Важным стал Юрец, черную «волгу» ему выделили, зарплату подняли. Мол, одумается мужик, да и жена, глядишь, по-новому на него посмотрит. Так и сохранит партия семью – ячейку общества, выполнит важную государственную задачу.

Юрец даже примирился со своей жизнью. А что? Очень непыльно. Стоптанные тапочки, любимый диван, плоский телевизор и потрескивание камина холодной ночью в двухэтажном доме – это ли для мужчины не эталон счастья? Ну, разве чтобы жена попозже возвращалась с работы. Или самому периодически выезжать из дома, мир посмотреть, себя показать… «Я внакладе не останусь!» – справедливо рассуждал Юрец и жил двойной жизнью: покорной дворняги и разудалого кобеля.