Валентина Панина - Омут

– А школа как же? Пропускаешь?

– Мне мама разрешила. Да у меня в школе всё нормально, ничего страшного, если один день пропущу.

– Ну, пойдём на кухню, – бабушка взяла Веру за руку и потащила за собой на кухню, – я там пироги стряпаю, а ты мне пока расскажешь, как вы живёте.

Бабушка, Мария Александровна, мама Александры, была ещё не старой женщиной и очень энергичной, она, как и Александра, была небольшого роста, а дед – высокий, с пышной не по годам шевелюрой и густыми бровями над большими чёрными глазами с хитринкой, как будто он, глядя на тебя, задумывает какую-то каверзу. Он над бабкой постоянно потешался, вот и сегодня, когда она затеяла пироги, весело посмотрел на неё:

– Бабка, ты себя в зеркале видела?

– А что у меня не так? Вроде смотрела с утра.

– Пироги затеяла, а сама уже от них поперёк себя шире.

– Старый, ты меня обидеть хочешь?

– Я – констатировал! – дед поднял указательный палец вверх. – А вообще, я тебя всякую люблю, так что давай стряпай, мне не только пироги нравятся, а ощущение праздника в доме, когда ты пирогами занимаешься.

Сегодня у них был двойной праздник, ведь внучка приехала, а они уже так давно не видели её из-за зятя, который сначала вроде нормальным парнем был, а потом вдруг стал сектантом. Родителей и тестя с тёщей отлучил от своей семьи за то, что те осудили его сектантские собрания. С тех пор, сколько лет прошло, и внучка, Верочка, уже выросла. За эти годы всего несколько раз они её видели буквально на минуточку, чтоб зять не узнал.

– Детонька, расскажи нам, как там мама. Тяжело, наверное, ей с таким мужем? – поинтересовалась бабушка.

– Тяжело, бабушка, мама не хочет молиться, а папа всё равно нас заставляет. Меня в школу за малую провинность не пускает, пока я главу из Библии не перескажу ему близко к тексту.

– Боже! – возвела бабушка глаза к потолку. – Вразумил бы Ты его, несчастного!

– Поздно, бабушка, его уже никто не вразумит.

– Ну почему же, изменить свою жизнь никогда не поздно, было бы желание.

Вера слушала бабушку, а сама думала: «Может, рассказать им, что у нас произошло? – потом посмотрела на бабушку, на дедушку и решила: – Не буду ничего говорить, они такие старенькие, вдруг сердце не выдержит. А у мамы, я видела, случайно получилось его топором в грудь ударить, она же дверь рубила, а он резко её открыл, вот топор и прилетел ему в грудь, сам виноват». А о том, что он сделал с ней, Вера даже думать не хотела, настолько это мерзко было.

***

Александра, переодевшись во всё сухое, пошла в комнату, посмотреть на своего супруга и подумать, как она одна такого здорового мужика будет перетаскивать к будущему месту его упокоения. Она дошла до раскуроченной двери и остановилась, ей стало страшно от того, что она сотворила, теперь она боялась увидеть дело рук своих. Александра села на стул, стоявший рядом с дверью, и задумалась о своей никчемной жизни. Она не смогла бороться за свои интересы, за дочь, которой он тоже сломал жизнь, за своих родителей, которых она давно не видела и очень скучала по ним. Горячие слёзы вдруг ручьём хлынули из глаз, и дыхание перехватило, а сердце сжалось от горя за несбывшиеся мечты, прошедшую так нелепо жизнь и за так быстро прошедшую любовь, которая блеснула, как упавшая звезда, и потухла навсегда. Александра сидела и не могла встать, потому что слёзы никак не останавливались, а горе навалилось на неё с такой силой, что её плечи опустились, она голову уронила на свои колени и сидела так, вздрагивая от рыданий всем телом. Через некоторое время, немного успокоившись, взяла себя в руки, встала и направилась в комнату, где лежал её супруг, рассматривающий широко открытыми глазами что-то на потолке. Постояла над ним, посмотрела, хотела ему что-то на прощание сказать, но слова застряли в горле, и она, молча, наклонилась, закрыла ему глаза и стала заворачивать его в ковёр. Завернула кое-как, перевязала посередине бечёвкой, чтобы ковёр не размотался, и волоком потащила его из дома. По дому тащила нормально, правда, очень тяжёлым оказался супруг, а когда стала спускать его с крыльца по ступенькам и услышала, как через ковёр голова бьётся о ступеньки, у неё потемнело в глазах, и она испугалась, что может упасть в обморок, но, слава Богу, всё обошлось. Она через весь двор волоком тащила его до места упокоения, а за ним оставалась дорожка от ковра. Дотащив тело супруга до ямы, положила его на край и столкнула вниз. Взяла лопату и стала засыпать яму. Выкапывала яму дольше, чем засыпала, ей пришлось землю утаптывать, чтобы как можно больше земли убрать с поверхности вокруг ямы, разровняла землю и накидала снежку. Отнесла лопату на место, взяла веник, намела ещё снежку на свежую землю, потом подмела дорожки, убрав след, оставшийся от ковра. Осмотрев двор, чтобы никаких не осталось следов, Александра пошла в дом и, увидев на полу кровь и кровавую дорожку до порога, быстро налила в ведро воды и стала мыть пол в доме и, на всякий случай, вымыла крыльцо, тщательно оттирая пятна. Потом из кладовой достала домотканую дорожку и постелила у дочери в комнате на пол, вместо ковра.