Хелен Рой - Транзит на счастье (СИ)

И Князева получила свою порцию обидных реплик. Стоило Сашке неуклюже повернуться или не правильно ответить на занятиях, как Сима тут же над ней насмехалась, доводя девочку до слёз.

Однажды выкрав у Александры куклу, подаренную Виктором, Симка долго издевалась над игрушкой — выкручивая ей руки, выкалывая глаза, выдирая волосы. Всё это происходило от того, что она увидела в Сашке родственную душу, но не знала, не умела сочувствовать. Девочка понимала, что теперь Князева стала для окружающих той самой пресловутой "белой вороной", которой ещё недавно была она. Её издевательства были как лекарство от нового чувства, которое она гнала от себя, боясь начать доверять ещё кому-то кроме себя.

Найдя изуродованную куклу, Сашка долго плакала, но жаловаться воспитателям — на обидчицу не пошла. Собрав запчасти в пакет от поломанной игрушки выкинула, никому ничего не сказав.

Вечером после отбоя Сима села на кровать Саши.

— Ты почему меня не сдала? — спросила Соболева.

Александра молча отвернулась к стенке.

— Пожалела? А вот и зря! Не надо меня жалеть, ты лучше себе посочувствуй. Ты не нужна своим родителям, они выкинули тебя как надоедливого щенка! Чего молчишь? Я ведь видела твоё личное дело и там написано, что родители твои живы.

Сашка подскочила как ужаленная и тут же накинулась на Симу, прижав её к кровати.

— Что ты можешь знать? Тебя собственные родители продавали за бутылку портвейна? Ты себе даже представить не можешь, каково это быть не нужной никому! Я иногда думаю, а надо ли было сбегать от того человека. Пускай бы меня распотрошили, как куклу — забрав почки или что им там надо было.

— Санька погоди. Я не знала…

— Теперь знаешь! — садясь рядом с Серафимой, пробормотала Князева, закрывая ладонями лицо.

— Ты… это… извини меня… Твои то хоть живы и здоровы. А вот я своих совсем не помню. Мамка умерла, когда мне было семь лет. Отец помер в тюрьме от туберкулёза… Я два раза сбегала. Сначала от деда, взявшего к себе на воспитание. Он меня нещадно лупил. Это был такой метод воспитания, — гримаса отвращения искривила её лицо. — Как только поняла, что побег единственное избавление от побоев. Сбежала. Пришлось поголодать, ночевала, где придётся. Но моя свобода длилась не долго. Поймали, когда пыталась у тётки вытащить кошелёк. Так я попала в детский дом. Никогда не забуду первый день, новой жизни в приюте, — Сима замолчала, а потом продолжила, но говорила она с трудом, словно язык её не слушался. — Меня заставили, старшие дети, ползать на коленках вокруг стола, подгоняя пинками. Сначала я плакала, потом… потом слёзы высохли. Ссадины на коленках болели. А мучения продолжались. Лишь только после того как я упала на пол они ушли, оставив меня в покои. В ушах до сих пор звенит их хохот… — процедила она сквозь зубы. — В ту ночь я снова сбежала, — Симка тяжело вздохнула. — Я получила свободу. Месяц свободной жизни. Ты знаешь лучше быть на улице, пускай даже и голодной, но зато можно пойти куда хочешь, делать, что хочешь и главное подальше от этих…, - девочка окинула взглядом спящих детей. — Не спрашивай меня ни о чём, — голова её бессильно поникла, голос стал еле слышен. — Больше ничего не скажу, итак слишком много рассказала… — девочкавстал. — Курить есть?

— Нет…

Соболева на минуту о чём-то задумалась, а потом решительно заявила:

— Всё точно убегу! Вот честное слово, убегу… Поеду на море. А ты была на море? — вдруг спросила она у Александры.

— Нет…

— Что ты всё заладила нет, да нет… Поедешь со мной?

Сашка глянула на Серафиму. Всё изменилось, не чувствовала Александра к ней прежней ненависти, она ушла, как и призрение, злость.

— Поеду! — ответила Князева и замолчала, не зная, что ещё добавить.

Затеряться в толпе на вокзале оказалось совсем легко, как и сбежать из детского дома. Рассматривая спешащих людей, Сашка плелась за подругой, всё время спотыкаясь.

Денег у них не было, но девочки смогли, проскользнули в переполненную электричку никем не замеченные. Конец недели пенсионеры и не работающие граждане старались с утра уехать на дачу.

Они сели у окна. Электричка дёрнулась и медленно поползла, наращивая скорость. За окном проносился лес. Стекло было холодное, и лоб Сашки, прижатый к нему, тоже становился прохладным. Укачиваемая движением вагона по рельсам она незаметно для себя задремала.

— Показываем билетики, — громко выкрикивала кондукторша, продвигаясь по тесному проходу. — Гражданин ваш билетик. Не стоим, проходим…