Олег Рой - Три судьбы

Черный лак переливался ровно, никакой царапины там не было, но – доказывать? По бритой башке лениво скользили блики – чисто бильярдный шар. И мозгов там, видимо, примерно столько же. Валентин потихоньку прикидывал: свалить кожаного подсечкой, выигрывая время, или сразу сделать ноги? И в какую сторону…

– Погодь, – из задней двери бумера появился еще один. Помельче, даже Валентина ниже на полголовы, но не в кожаной куртке, а в хорошо пошитом костюме. Не то бежевом, не то сером, в неверном свете фонарей и фар выглядевшем очень светлым. – Замри, я сказал, – негромко, почти лениво, скомандовал он бритому.

Тот осекся на полуслове, послушно застыв.

Валентин почувствовал, как по спине поползла ледяная струйка. И запах воткнулся в ноздри, невзаправдашний, но оттого еще более жуткий – запах крови. Да, тут уж не про мифическую царапину на бумере речь. Им – этим – не нужен повод. Им добыча нужна. Или велят бежать – чтоб развлечься, стреляя по движущейся мишени, или, что еще вероятнее, оглушат, сунут в багажник, отвезут в загородный склад, к таким же… заставят драться… Он слыхал о подобных боях. Парни – молодые, с хорошей «физикой» – пропадали. Некоторых потом вылавливали из Невы – мертвых, конечно. Не утонувших – избитых до состояния бифштекса. Но большинство так и оставались в «пропавших без вести»… Этот вот, в отличном костюме, вполне мог оказаться хозяином одного из «рингов». Или собственного бойца хотел выставить… Вон как оценивающе разглядывает… И лицо, исполосованное бликами и тенями, напоминает рожу индейца в боевой раскраске…

Через несколько секунд «индеец» чуть нахмурился:

– Гест? Ты, что ли?

– Гест! – Степан Анатольевич кивнул на пацана в блекло-синей ветровке. – Вот тебе новичок, покажи ему раздевалку, выдай ключ от шкафчика, объясни правила, ну как всегда, сам знаешь.

Народу по дневному времени было немного: большинство «курсантов» (так именовал их тренер) учились во вторую смену. Вот к вечеру подсоберутся, а сейчас не больше десятка. Кто-то у шведской стенки тянется, кто-то отжимается, двое в углу спарринг изображают. Бездельников тренер на дух не переносил. Валентин вообще-то собирался поработать с ударным мешком. Но новичок, значит, новичок.

– Погоди, – остановил его Степан Анатольевич и опять повернулся к пацанчику. – Вечно забываю. У тебя документ есть какой-нибудь, новичок?

– Документ? Нет… Я еще…

– Не дорос до паспорта? Это понятно. Но в журнал-то я должен что-то записать? Ну… дневник есть? Или ты и в школу не ходишь?

– Хожу, че не хожу-то.

Покопавшись в висевшей на худом плече сумке с облезлой надписью «AVIS», пацан протянул тренеру дневник в изрядно поцарапанной полиэтиленовой обложке.

– Угу, – буркнул тренер. – Годится. Ага, школа номер… понятно… в седьмом классе? А чего мелкий такой? Ладно, не журись, курсант, подрастешь, какие твои годы. Справку-то от врача взял? Ну что ты не сердечник, не эпилептик и все такое.

– Там, – мотнул головой пацан.

Из-за обложки была извлечена требуемая бумажка. Тренер мазнул по ней взглядом, нахмурился.

– Как-как фамилия? – Он прищурился, всматриваясь то в справку, то в обложку. – Якуткин?

– Якушкин, – угрюмо поправил пацан.

– То-то я смотрю, какой из тебя якут, – неловко пошутил Степан Анатольевич и кашлянул, вроде и не говорил ничего: насмешки над именами и фамилиями он сам же пресекал, и достаточно сурово. – Извини. Пишешь как пьяная курица лапой. Ладно еще врачи, их каракули без криптографа не прочитаешь, а ты-то мог бы и постараться, школьный дневник – какой-никакой, а документ. Ну и фамилия обязывает. Неужели не слыхал? Декабрист такой был. Не столь известный, как Пестель или Трубецкой, но тоже заметный. На площади не был, правда, однако царя убить собирался. Когда друзей его после восстания в крепость посадили, он их освободить хотел, ну и царя заодно… того. Двадцать лет каторги получил. Героическая, в общем, личность, хотя по портрету не скажешь. Вроде тебя, короче. Ладно-ладно, не бычься. Звать-то тебя как? Ослепну, твои иероглифы разбирая.

– Вячеслав, – буркнул новичок, недобро прищурившись, и в худом лице, обрамленном не слишком опрятными темными волосами, вдруг действительно проявилось нечто татаро-монгольское.

– И вправду – якут, – засмеялся кто-то из отвлекшихся от занятий ребят.

Степан Анатольевич еще сильнее нахмурился, явно собираясь одернуть шутника, но вместо того чтобы набычиться еще сильнее, новичок наоборот словно бы повеселел. Поджатые губы расслабились, на них мелькнуло что-то похожее на улыбку. Пацан хмыкнул, сплюнул сквозь неровные зубы. Ну то есть не сплюнул, вид сделал – всухую.