Станислав Малозёмов - Я твой день в октябре

– Салам алейкум, Чарли! – протянул руку Витёк Ржавый из приблатненной компашки, в какую Лёху задуло десять лет назад ветром воспоминаний о справедливых, сильных и авторитетных бывших ворах, а потом ответственных «смотрящих», двух Иванах, научивших его, малолетку, как начать жить правильной мужской жизнью и не скатиться на кривую дорожку воровской или просто жиганской жизни. Странно это было. Воры, хоть и бывшие, наставляли его и друзей Лёхиных на путь честного бытия и почти приказывали никогда не нарушать закон.

– Привет, Ржавый. Чего надо? Заходи. Колись, – Лёха пропустил Витька мимо себя и закрыл дверь.

– Ты нужен. Самому пахану, – Ржавый пошел к столу и доел то, что осталось, запив всё это компотом. – Обмозговать надо одно дело. Змей сказал, что твоих мозгов не хватает, чтобы выстроить всё по уму.

– Вы как допёрли, что я из колхоза вернулся? – Лёха переоделся в спортивный костюм.

– Зарайск чуть больше твоей деревни, – засмеялся Ржавый.– Да и дятлов у нас хватает. Тебя ещё возле автобуса срисовали по приезду. Наши возле института ошивались. Марух клеили.

– Ладно, двигай давай. Чего там Змею приспичило? – Лёха подтолкнул Витька к двери и через полчаса они уже входили во двор дома на окраине города. Дом этот носил у своих кликуху «Золотой шалман», а вообще был обычным притоном воров, уркаганов, блатных, отдыхающих тут после очередной ходки и шалав местных, разбросанных по всем зарайским притонам как необходимость пацанская и украшение тусклой жизни урок.

Змей обнял Лёху и сразу приступил к делу.

– Просекаешь, Чарли, мы загасли на растяжке одной мысли до правильного конца. Не канает концовка работы. Хоть задушись. Надо одного подпольного хмыря-ювелира колануть без крови и увечий на триста граммов рыжья чистого. Высшей пробы. А как это провернуть, чтобы его не потянуло в мусорню стукануть – не фурычим всей кодлой. Ну чего, напряжешь мозги свои светлые?

Лёха сел на диван, мятый до пружин бурными пацанскими забавами со своими шалавами.

– Змей, давай вот это в последний раз. Ну, ладно, не в последний, не обижайся. Но хоть до весны меня не душите. В институт же поступил. Надо как то в учёбу вписаться. Ювелир-то в натуре хмырь? Хорошего человека не обидим?

– Да он волк! – Змей аж захлебнулся. – Барыга, беспредельщик на кидалове простых заказчиков. Его наказать – боженька спасибо скажет.

Домой Лёха вернулся поздно. Всё придумал на радость уркам. Но устал от длинного насыщенного дня. Даже Наде звонить не пошел. Перекинулся с родителями десятком фраз насчет завтрашнего дня рождения и, не снимая трико, свалился на покрывало и провалился то ли в прошлое, то ли в будущее, а может вообще в никуда.

Вечер тёплый был. Отец открыл окно и все дышали ветром, который летал повсюду с прицепом из ароматов полынных трав. Они увядали вместе с первым морозом и упавшим с неба снежным одеялом. Тонким и мягким. Лёха и проспал-то час всего. Но от усталости и нелегкого разнообразия событий сон оказался таким глубоким, что и вынырнуть из этого омута непросто было. Сначала проснулся нос. Он уловил бодрый, острый вкус полыни, встрепенулся и растолкал остальные органы, нужные для пробуждения. Глаза, уши, и мозг. Все четверо Лёхиных друзей и самых полезных личных инструментов для управления собой дали команды спрыгнуть с кровати. Отец играл на баяне вальс «Амурские волны», который не понятно почему сочетался с музыкой ветра и лёгким звоном дрожащих под струями летящего воздуха трав. Мама шила себе очередное платье. Старая бабушкина машинка «Зингер» тоже стрекотала музыкально. Как цикада, которых в степи полно было. Вот и получался такой смешной оркестр, составленный из несочетаемых инструментов, но звучащий ладно, нежно и немного грустно.

– На, сыграй мне «Маленький цветок», – отец сунул Лёхе баян. Инструмент был старый, сделанный ещё до революции. Купил батя его в комиссионке. В конце шестидесятых все баянисты перешли на тульские инструменты. Размером поменьше и с переключателем регистров. Отцовский баян сделали большим. Меха у него растягивались на метр вправо. Кнопки ладов царский завод привинтил к каждому язычку винтиками, весил инструмент как полное ведро с водой. Но зато звук у него был изумительный. Насыщенный, глубокий и едва вибрирующий. Красивый, в общем. Лучше, чем у знаменитых серийных тульских.

– Именно «Маленький цветок»? – переспросил Лёха, накидывая на плечи ремни.

– Ну, – отец сел напротив. – Ты его точно играешь. Я у тёти Панны пластинку слушал. Кларнетист Сидней Бише играл в джазе, с Армстронгом работал. Фигура. Он написал «Маленький цветок» для себя. Для кларнета. И пластинку первую с этим фокстротом ещё в тридцатых годах выпустили. Сейчас эту вещь вспомнили и играют все. На саксофонах, даже на скрипках. Ну а я хочу на слух выучить. Нот-то нет этих в СССР. А баян наш для «Цветка» прекрасный звук даёт. Давай.