– Я не помню значительную часть своей жизни. Несколько лет как будто вымарали. Они исчезли, будто их и не было. – Это глубоко личное переживание. Темой, на которую я так ни разу ни с кем не говорила. Я выдала это сейчас только от беспомощности. В надежде, что мы как можно скорее уйдём от этого разговора.
Мучитель замялся, будто прикидывая, не вру ли я, а потом и вовсе уставился в потолок. Хотела бы я врать. Но в голову хоть колья вбивай до исступления, а белые пятна остаются белыми пятнами. Это так пугающе и болезненно, и ты не можешь сделать с этим ничего. Я думала, пройдёт со временем, но как бы не так.
– Поясни-ка чуть подробнее, будь добра, – наконец потребовал Ланкмиллер, поворачивая моё лицо так, чтобы его было хорошо видно.
– Я помню своё детство, но не очень хорошо, урывками. Здесь не о чем особо рассказывать. Много болела, зимой почти не выходила из дома, и единственным развлечением становились книги из местной библиотеки. Кажется, у меня была маленькая любящая семья, только отец и мать, больше никого. Их лица я помню размыто, только запахи остались. Пироги по праздникам, цветок на окне, школа. И в один день ты просто просыпаешься с разбитой головой в какой-то канаве, мокрый насквозь. Никого из них я больше не видела. Из полиции меня тогда передали в «Змеиный зуб», потому что, кажется, у них были на меня документы. Сам знаешь, что значит туда попасть. А оттуда меня уже выкупил Чейс за бесценок. Потом два года работы в бордель-кафе. Их я уже хорошо помню. Между этими двумя обрывками как будто прошло несколько месяцев или даже лет, не знаю. Когда в моей жизни всё стало так плохо? – Наружу из груди вырвался хриплый невесёлый смех. Оборвался резким выдохом за секунду.
Я замолчала, прекратив бессмысленные и изрядно утомившие нас обоих попытки вырваться из ланкмиллерских объятий, и теперь лежала тихо, безучастным взглядом изучая полог над кроватью. За окном вовсю хлестал заунывный дождь, и мне впервые не надо было беспокоиться о том, что вода затечёт под раму и под кроватью будет потоп. Я бы даже расслабилась, если б не близость Кэри. Не знаю, спал ли Ланкмиллер; мерно сопел на ухо.
– Кику, – наконец вздохнул он и продолжил серьёзно: – Рекомендую тебе распрощаться с прошлым. Теперь ты здесь. Привыкай, учись и слушайся. И, может быть, из тебя даже выйдет что-то путное.
Я скривилась внутренне. «Что-то путное» – это то, что можно с комфортом трахать? Никто не ждал от него сочувствия, но от этих слов на душе всё равно остался скребущий осадок. Кэри лениво поглаживал мои волосы тремя пальцами, почти не шевеля ладонью, как это обычно делают с котом, когда он под вечер забирается хозяину на колени.
Глубоко внутри колотилась тихая ненависть.
Потом меня накрыл сон.
Наутро мучитель вытолкал меня из своего кабинета чуть ли не пинками, потому что моё присутствие приходилось там как нельзя некстати. Срочный звонок, срочная куча дел, срочные проблемы требовали его немедленного внимания, которое сильно отвлекалось моим присутствием. Не то чтобы я сама горела желанием оставаться в его комнатах хоть на секунду дольше, потому исчезла быстро, не дожидаясь ни уговоров, ни пояснительных подзатыльников. Тем более от вчерашнего, местами даже сносного стебливого Ланкмиллера не осталось и следа, одни пафос и раздражение. В коридоре мне даже дышалось легче. Неизвестно, когда он снова меня позовёт, но это будет явно не в следующую секунду, что уже внушает кое-какой оптимизм. Можно пожить спокойно; и раз здесь есть библиотека, значит, надо её найти. Хорошо бы обошлось без сопровождения престарелых служанок и педантичных охранников.
Ещё некоторое время я задумчиво постояла под дверью, размышляя о своём дальнейшем досуге и невольно подслушивая деловые ланкмиллерские беседы по телефону. Он практически через слово упоминал «Шиффбау», вторую в мире судостроительную компанию помимо его собственной, злейших конкурентов. О, этот суровый мир бизнеса, в котором я смыслю чуть меньше, чем ничего.
Я с трудом, ощущая себя разбитой после прошедшей ночки, отлепилась от двери и поплелась вдоль по коридору для начала в свою комнату, чтоб хоть привести себя в человеческий вид. А на углу прямо лоб в лоб столкнулась с Норой и даже отскочила в сторону. Наложница тоже чуть отступила, окидывая меня странным, задумчиво-удивлённым взглядом. Босые ноги, встрёпанные волосы, помятый вид и сиреневый синяк на шее, оставленный мучителем специально, как грёбаная чёрная метка в этом гареме. Ну что обо мне можно было ещё подумать при этих вводных? Ничего, кроме того, что Нора уже подумала. Задохнулась, как будто её внезапно начали душить, и быстрым шагом направилась вдоль по коридору туда, куда шла. Я молча проводила наложницу взглядом и чуть опустила голову. Жаль её немного, у неё своя правда. Она была любимицей Ланкмиллера-старшего, если верить словам Николь. Должно быть, тяжело свыкнуться со своим нынешним положением.
Читать дальше