Виктория Падалица - Эффект бумеранга. Часть вторая

– Ну что, еще по одной, Любаш, и спаточки?

– Свет, мне хватит, правда.

– Ты у нас останешься сегодня? Или я обижусь. Сильно обижусь. Смотри, я тебя предупредила.

Я все понимаю. Ну и или почти все. Кроме одного: куда укладывать Любовь Михайловну? Мама вообще головой не думает, похоже. У нас же все кровати с диванами заняты. Не на полу же важной гостье стелить?

Вернулась я домой вся заплаканная, так и не ведая, в каких масштабах расцарапала лицо Роману. Но, судя по тому, во что превратились мои руки, ему не повезло, от слова, совсем. Так и не решилась поглядеть на результат своих стараний. Но зато поняла, в какой агонии колотился Роман, когда осмыслил, что натворил в ту ночь.

Роман довел меня до квартиры, но заходить со мной не стал. Понятно, в таком виде, да еще в порванной рубашке ему нельзя показываться не только перед Ариной, но и перед своей матерью. Да и моя мама хай бы такой подняла, что всех соседей пробудила бы.

И что бы я сказала Любови Михайловне, если б она увидела сына в таком состоянии? Да, пронесло, не увидела. Но увидит же. Не сегодня, так завтра увидит. Как буду в глаза его матери смотреть завтра? Она ведь добра мне желает, переступив через себя, пришла сюда и выложила все, как есть, без испуга и без прикрас, чтобы попытаться достучаться до нас всех и упрашивать не пороть горячку.

А я же в ответ на ее доброту поступила более чем подло и эгоистично. Да еще и Романа отпустила, не зная, сможет ли он машину вести после такого. А вдруг он в обморок снова упадет, и вторая авария будет? И я останусь в том виновата.

Надеюсь, в этот раз обойдется. Буду наивно верить, что он завтра сам позвонит и скажет, что доехал без происшествий и что с ним все в порядке.

Постояв в ванной, потупив какое-то время и смыв кровь с рук и лица, я сняла и завернула в пакет кольца, из которых от ударов повылетали камни. Выбросила их в ведро, даже складывать, чтобы потом продать в качестве лома или отлить что-то более качественное, не стану. На этом золоте чужая кровь, не нужно его держать в доме.

Затем, насколько это было возможно, пригладила растрепанные и застывшие солнечными лучами, а точнее, лепестками мерзлого одуванчика после бомбёжки, пряди волос и вернулась на кухню.

Присела на табурет рядом с бабушками-выпивохами, гляжу на них с тоской и непониманием.

А эти две пьянчужки, мама и Любовь Михайловна, до сих пор обсуждают, останется она у нас или нет.

– Так неудобно вас стеснять… – монотонно гудела Любовь Михайловна. – У вас и так в квартире места нет. Но, и чтобы Ромка меня забирал, не хочу. Извините, но я лучше тут останусь. Такой он меня еще не видел.

Любовь Михайловна икнула в подтверждение тому, что накидалась более чем прилично, а затем залилась краской. Комично она выглядит сейчас.

Я и представить не могла, что Любовь Михайловна способна пить до победного состояния «нестояния». Это все моя мама ее, правильную, надоумила талант в себе новый открыть. Моя мама непьющая, конечно, но, если ей налить, перепьет любого, даже самого стойкого мужика, у которого в том занятии богатый и очень завидный опыт. Как говорится, глотка у нее луженая, а язык всегда как помело, и алкоголь в крови для того излишен.

Я же никого не трогаю, сижу и думаю о своем. Делаю вид, что слушаю их. Тело мое здесь, а вот мысли сейчас там, где Роман. Интересно, как далеко он отъехал? И отъехал ли? Вставать, чтобы поглядеть в окно, стоит ли там его машина, не хочу и не могу. Ноги не держат.

– Даша, а где Рома?

Спустя какое-то время я медленно повернулась на голос.

Любовь Михайловна пьяно таращится на меня и что-то бегло говорит при этом. Слышу отчасти ее штилевые фразы, отчасти бульканье, будто под водой нахожусь. Я где-то на глубине сейчас плаваю, потому что уши неслабо закладывает. Скорее всего, давление подскочило, надо бы померить. Перенервничала я знатно.

– Почему он не зашел, Дашенька? Ты его не впустила? И что это с тобой? Странно ты выглядишь.

– И правда… – мама моя тоже сконцентрировала на мне пристальное внимание, а затем расхохоталась. – Где ты лазила, красотка? Вы с Ромкой, что, подрались или ступеньки вместе пересчитали, а поделить поровну хотели, но не смогли? А прическа у тебя… Ишь, как пудель нечёсаный. Что сидишь, глаза навыкате? Блым-блым, блым-блым… Ой, не могу с тебя! Ты б себя видела сейчас, дочка! Улыбнись, зубы ж при тебе остались! А дружеский Бобслей – это не про вас с Ромкой, предпочитаете экстремальное одиночное катание. Ромка, дай угадаю, зубами по бетону проехался, а ты – пальцами, а затем патлами подмела, чтобы уж наверняка выделиться и обойти его по очкам. А надо тебе было, только поняла, что падать собираешься, на шею к нему запрыгивать, за уши хватать и рулить ими. Смелости не хватило, что ли? Или думала, что Ромка этого позора не стерпит? – мама сообразила, что ее словечки меня не веселят, а потому прокашлялась и продолжала начатую тему, но уже всерьез. – Ладно, отстаю, шуток ты все равно не понимаешь. Даша, угрюмая ты наша. Так как все случилось, расскажи по порядку.