Анна Грэм - Быть Корелли

Они стояли на коленях, в чём были: мужчина – в полотенце, обернутом вокруг бёдер, Габриэле – в алом шёлковом халате. Мужчина дрожал не то от подвального холода (похоже, его выдернули из душа), не то от страха. Его голая грудь с редкими волосами будто бы свернулась внутрь, как у рахитика. Кожа на ссутулившихся плечах покрылась пузырями мурашек. Стандартный рост, стандартная комплекция. Курносый блондин с бесцветными ресницами и лицом техасского фермера. Что она в нём нашла?

– Кто он?

– Американец. Не из местных. Брокер, – ответил Лео.

Алессандро перевёл взгляд на Габриэле. Разительный контраст. Прямая спина, гордо вскинутый подбородок, упрямо сжатые в уточку губы – Габриэле смотрела перед собой, но почувствовав на себе взгляд мужа, подняла глаза и резким, полным пренебрежения взмахом головы откинула с плеча прядь своих блестящих чёрных волос. Семейная черта Фальконе – выглядеть достойно, даже когда жизнь размазывает тебя тонким слоем по земле. Стоя на коленях, в неглиже, под взглядами и дулами пистолетов нескольких мужчин, Габриэле будто сидела на троне. Стоя на коленях, она умудрилась отравить своим высокомерием и гордыней всё узкое, низкое помещение подвала – к запаху гниения и сырости примешался запах её резковатых, древесных духов. Гниль, надёжно скрытая ароматом дорогого парфюма. Так пахла её душа.

Когда-то Алессандро даже нравилось это в ней. Нравилось покорять её каждый раз – такую холодную, неприступную, красивую до рези в глазах. Нравилось перехватывать восхищенные взгляды, обращенные на неё, и понимать, что она его. Но то были мысли мальчишки. Сейчас, глядя на ту, с кем десять лет делил постель, он не понимал, что чувствовал. Знал ли её? Любил ли её хоть день в своей жизни? Да, любил. Он любил её, как отец любил свою чистокровную арабскую скакунью Долорес, как Лео любил свой винтажный «Кадиллак Фаэтон». Это была радость обладания статусной вещью – его брак с наследницей влиятельной семьи Фальконе сулил обеим семьям укрепление влияния в городе и успех в бизнесе. Он знал это, она тоже. Но знали ли они друг друга?

– Как давно?

– С пару месяцев, – невозмутимо ответила Габриэле. Алессандро отвёл взгляд в сторону, избегая смотреть в её самодовольное лицо. «Я тебя сделала» – читалось в каждой черточке её безупречного лица. Он снова ощутил, как внутри полыхнуло.

– Тебе есть, что сказать? – спросил он и, поморщившись, будто проглотил пригоршню стальной стружки, добавил. – Габи.

– А тебе?

Она вскинула голову и прищурила глаза, совсем чёрные в блеклом свете электрических ламп, умело врезанных в кованую люстру семнадцатого века. Алессандро непонимающе нахмурил брови.

– Ты помнишь, какое у меня любимое вино? Помнишь, когда ты в последний раз был на моём дне рождения? Весь праздник, не только под конец? Ты помнишь, когда сам в последний раз выбирал мне цветы? Сам, а не твоя секретарша? Кстати, у неё отвратительный вкус.

Она поморщилась, словно вспоминала все присланные букеты, которые на следующий же день бросала в мусорное ведро, ссылаясь на внезапный приступ аллергии. Она никогда не была искренней – у Алессандро словно открылись глаза. Габриэле Фальконе-Корелли всегда играла роль Габриэле Фальконе-Корелли, а он и не пытался узнать её настоящую.

– Кто я для тебя? Обложка? Шлюха из эскорта? Инкубатор?! – вскинулась она, словно прочитав его мысли.

За десять лет они так и не обзавелись детьми. Сначала Габриэле говорила, что не готова, потом, что у неё проблемы со здоровьем. Но однажды Алессандро нашёл у неё в сумочке противозачаточные. Тогда у них состоялся первый крупный скандал. И Фальконе, и Корелли ждали наследника, давление с обеих сторон было немыслимым – старший Фальконе на одном из приёмов в шутку предложил Руссо отправить Алессандро на обследование. В тот день, когда Алессандро нашёл эти проклятые блистеры, он впервые сорвался. Он взял жену силой, он брал её в ту ночь ещё и ещё, пока запал не иссяк, сменившись горечью и отвращением к самому себе. Позже он отправил её вместе с сестрой Бьянкой, тремя их подругами и платиновой кредиткой на месяц в Париж, скупил ей, наверное, полбутика «Шопард», даже встал на колени, после чего посчитал инцидент исчерпанным. Но она ему этого не забыла.

– Мы могли бы поговорить и не доводить до этого.

– Сандро, у тебя есть удивительная способность слышать лишь то, что ты хочешь слышать, это было бы бессмысленно, – хмыкнула Габриэле, закатив глаза, а после взглянула на него так, что Алессандро захотелось шагнуть назад. Ненависть чистым концентратом плескалась в непроглядной черноте её взгляда, в чуть подрагивающей, словно у оскалившейся волчицы, верхней губе, подправленной ботоксом. Её ненавистью можно было отравиться, Алессандро даже представить не мог, что всё настолько запущено. Он ведь делал для неё всё.