Валерий Столыпин - Сольфеджио любви

Артуру хотелось расправить грудь, вознести распростёртые руки к небу и восторженно кричать…

Его распирало от избытка энергии, от ощущения взрослости и значимости.

Жизнь только начинается. Его настоящая жизнь.

Он сдержался. Сделал вид, что есть вещи гораздо интереснее.

Поцелуй из любопытства, однако, невольно стал началом настоящих любовных переживаний, изумительных галлюцинаций, превративших в его глазах обычную девочку в сказочную фею.

Простое действие поставило жирную точку на детских интересах.

– Дети с девочками не целуются, – несколько раз с пафосом произнёс он вслух, – во всяком случае, так, по-настоящему.

А губы он всё-таки вытер зря: у Инночки они были необычайно вкусные.

Не такие, как Эскимо или шоколад, совсем другие, но послевкусие не проходило долго.

Внутри его тела разлилось не совсем понятное томление. Что-то неведомое, трепетное, сладкое будоражило воображение, куда-то звало, заставляло мечтать и верить в начало небывалых приключений.

Думалось неопределённо, размыто, но точно о желанном и важном.

Это что-то внутри него изнывало, побуждало к действию, требовало движения вперёд, страдало от невозможности немедленно добиться желаемого, от неопределённости и зыбкости всех этих странных, не вполне осознанных острых ощущений.

Поспать в эту ночь Артуру не удалось.

Он никогда прежде не задумывался, даже не замечал, как Инночка выглядит.

Как-как? Как обыкновенная девчонка: губы, ресницы, брови, губы, ножки…

Ага, просто губы…

Наверно, в них всё дело.

Если бы не тот поцелуй.

Обязательно нужно её разглядеть, запомнить каждую приметную чёрточку. Запомнить.

Волосы у неё светлые, в мелких кудряшках, это точно. А глаза?

Да кто его знает, какие они. Никогда не вглядывался, не было повода. Они никогда внимательно не смотрели друг на друга.

Разговаривали, держались за руки, смеялись, только и всего.

Теперь есть, есть повод узнать про Инну всё. И желание познакомиться с мелочами подробнее, ближе, тоже есть.

На первой же перемене ребята, не сговариваясь, выскочили на улицу, скрылись за школьным гаражом и обменялись, держась за руки, пристальными, не совсем обычными взглядами, вопросительными что ли.

– Я хочу, – начал застенчиво, трогательно смущаясь, Артур, но не успел закончить заготовленную, отрепетированную фразу.

– Я тоже. Представляешь, Артурчик, я всю ночь не спала. Из-за тебя, между прочим. Только и думала о вчерашнем. Кстати, ты после этого губы вытер. Я видела. И обиделась, между прочим.

Артур вспыхнул, робея и изумляясь незаслуженной претензии.

Ведь и она тоже…

Тем не менее, ребята не сговариваясь, срослись губами.

Только не знали, куда девать при этом мешающие руки.

Этот этап ещё только предстояло освоить.

Справиться бы сейчас с непослушными губами, с клокочущей кровью, гулом в ушах и трясущимися коленками.

Времени до конца перемены оставалось всего ничего, а губы, такие карамельно-сладкие, таяли, как леденец, наполняя рты волнующей сладостью.

Отпрянув друг от друга, отдышавшись, ребята увидели свои изумлённые, то ли испуганные, то ли восторженные лица, похожие на перезревшие помидоры.

Пот на лбах, выражение недоумения, желание повторить.

Всё смешалось, но нужно было срочно заканчивать эксперимент, и они побежали на урок.

За руки взяться теперь постеснялись, потому, что мир вокруг изменился.

Не дети уже.

Им казалось, что все-все знают об их греховной тайне, о запретном, но желанном поцелуе.

Немое обвинение окружающих представлялось неудобным, стыдным, словно застали их за чем-то неподобающим.

То, что у них горели уши, никому не показалось необычным или подозрительным. Перемена есть перемена.

Мало ли, набегались дети.

У них теперь было сокровенное знание, интимная тайна, которую могут знать лишь двое.

Артур с удовольствием и благодарностью отметил в уме, что на этот раз Инночка не вытерла губ.

Он, кстати, тоже.

Сейчас, сидя на уроке, он незаметно задирал верхнюю губу, пытаясь понять, чем она пахнет.

Странно приятное ощущение во рту, когда они нечаянно соприкоснулись языками, подействовало как разряд батарейки, если замкнуть оба контакта.

Щекотно, немного кисло, но приятно.

Открыто и пристально смотреть на Инночку теперь представлялось постыдным.

Артур написал девочке записку: «Кажется, я в тебя влюбился», – но отправить её не решился, вдруг, кто перехватит.

Уроки тянулись, как томление на больничной койке.