Матильда Старр - Мой любимый зверь

– Спокойной ночи, – разочарованно донеслось из трубки.

Инга бросила телефон в сумку.

– Кто-то очень близкий? – спросил Стас. – Настолько близкий, что ты ему врешь о том, как проводишь вечер?

– О! Ты прав! Нужно было сказать ему правду: в мой дом вломились трое, хотели то ли убить, то ли изнасиловать. Но пришел один чертов рембо, всем свернул шеи, а потом трупы испарились, – отчеканила Инга. Хватит уже уютного сюсюканья и антистрессовых чаепитий. – Кто эти люди?

Слушать шуточки о ночных звонках она не собиралась, как и затягивать их общение на многие часы. Ей перед завтрашней работой нужно выспаться. Если, конечно, она сможет уснуть после такого.

– Это не люди, Инга. – Что-то она не помнит, чтобы называла ему свое имя. – Это духи.

– Духи. Ну конечно. Как я сама не додумалась. И откуда они взялись?

– Никто не знает, откуда они берутся и что собой представляют. Наука утверждает, что их и вовсе нет. Но это не мешает им существовать.

Она вообще-то не про науку спрашивала. Ей бы узнать, откуда они взялись в ее квартире.

Духи, значит… Ничего себе духи! У Инги все еще ноют локти, болит шея от цепких пальцев жуткого толстяка. Духи они или нет, но на ощупь совершенно материальны. Она машинально потерла шею. Этот жест не остался незамеченным.

– Они обретают форму. Что-то вроде тела. Но если их убить – ты сама видела, что происходит. Так что не сомневайся, они ненастоящие.

– Если ко мне снова нагрянет парочка таких, то, что они ненастоящие, будет слабым утешением.

– Так и было бы, – кивнул Стас. – Но они не нагрянут.

Он выглядел уверенным в своих словах. Но ей этого было недостаточно.

– Почему вообще они пришли ко мне?

– Они пришли за мной.

– Они называли тебя охотником… – вспомнила Инга.

– Это долго объяснять. Да и не надо тебе оно. В ту ночь, когда ты меня нашла, мы столкнулись с ними. Их было слишком много. И я был не в форме, – он поморщился, словно признавал то, что признавать никак не хотел.

– А почему они искали тебя здесь? Как они вообще узнали про меня? И почему не искали в другом месте?

– Найти охотника сложно, почти невозможно. А вот его близкие могут быть уязвимы.

– Я – близкий? Да мы едва знакомы!

Все в его рассказе было нелепым, нестройным и корявым. И именно поэтому могло оказаться правдой. Это ложь обычно логична и понятна.

– Я поцеловал тебя перед уходом, а для них это словно метка.

Инга вспомнила, как принюхивался к ней один из бандитов.

– А зачем ты меня… – она не договорила: сама поняла. – То есть ты ловил их на меня, как на живца?!

Пледик, чаек, уси-пуси, а сам?! Инга задохнулась от возмущения и вскочила на ноги, с грохотом отодвинув табуретку.

– Послушай, все не так, как ты думаешь… – начал он, но она уже не хотела его слушать.

Конечно, не так! Все еще хуже.

– Если ты ждал, что они придут, где ты был так долго, почему не явился сразу, почему позволил им…

Она вспомнила жуткий взгляд третьего, пощечину, треск блузки, руки, больно тискающие грудь, толстые пальцы, сдавливающие ее шею.

– Потому что у кого-то слишком крепкий замок, – буркнул он.

– Но ты мог войти вместе со мной!

– Тогда бы исчез эффект неожиданности. Вообще-то их было трое, а я один. И задача у меня была не геройски погибнуть, спасая девушку, а все-таки ее спасти.

– Если бы ты не полез целоваться, меня вообще не пришлось спасать! – выкрикнула Инга.

– Они все равно искали бы меня, и возможно, когда-нибудь нашли бы… тебя. Вдруг бы я стал вспоминать о тебе чуть чаще, чем следовало. Им этого достаточно. Только меня бы рядом не было. Я должен был с ними покончить, понимаешь? А теперь все, ты в безопасности, – он с сомнением посмотрел на потолок. – Ну, почти в безопасности. Пока.

Пока! Почти!

В горле набух колючий комок, в носу защипало. Инга с ужасом поняла, что сейчас разрыдается, вот сейчас, в эту же секунду, прямо на его глазах… Вернее, нет, уже рыдает. Горячие слезы текли по щекам будто бы сами себе, капали на пушистый плед, расплываясь мокрыми пятнами. Она быстро отвернулась к окну, пытаясь укрыться от внимательного взгляда. Тщетно. Дыхания не хватало, плечи вздрагивали, и унять ту дрожь было невозможно.

Откуда эта запоздалая истерика? Инга же была почти спокойна! Она и сейчас может успокоиться. Нужно только вдохнуть глубже и…

Вдох получился рваным и громким, слишком похожим на всхлип.

Сильные руки обхватили ее, зареванную, несчастную, в дурацком коконе из пледа. Развернули и прижали к крепкой широкой груди. Плед слегка распахнулся, и Инга обеими руками обвила Стаса, уткнулась носом в такую уютную ложбинку между твердым плечом и шеей и уже не сдерживаясь залилась слезами. Рубашка под ее щекой мгновенно намокла, и сквозь тонкую сырую ткань она ощущала жар его кожи, слышала, как бухает его сердце, как коротко и тяжело он дышит. И было так сладко плакать в этих надежных теплых объятиях, выплескивая накопившиеся за сумасшедший вечер ужас, леденящий страх и отчаяние. Он неловко гладил ее по голове, перебирая волосы, другой рукой все крепче прижимал ее к себе. Слезы давно высохли, и Инга лишь всхлипывала, не в силах отстраниться. Всем своим телом, от коленок до самой макушки, она чувствовала его горячее хищное тело, и от этого мутилось в голове, а внутри обмирало и вспыхивало. Острое, древнее, как мир, желание закипало в крови, разносилось отравой по венам, дурманя разум, выжигая все мысли, кроме одной: «Хочу!» Так. Чертовы предки, кажется, и на ней оставили свой отпечаток. Инга запрокинула лицо и вздрогнула, наткнувшись на ответный жар темных глаз. Он медленно наклонил голову, она привстала на цыпочки и их губы встретились. Сначала легко, едва касаясь, наполняя тело странной истомой, потом поцелуй стал глубже, горячее, бесстыднее. Его язык скользнул по ее губам, и она покорно их приоткрыла, впуская его внутрь. И неумело прижала к нему свой язычок. И словно кипящая лава накрыла с головой, закружила, отрезав от мира. Воздух загустел, а потом и вовсе закончился. Остался только вкус мужских упругих губ, дразнящий запах его тела, дерзкий танец трущихся друг о друга языков, его руки, нырнувшие под блузку и жадно блуждающие по ее голой спине, отчего в груди рождается томный стон. Кожа истончилась, стала болезненно чувствительной, горела и плавилась под мужскими ладонями. Ткань его рубашки казалась колючей, лишней, неправильной. И мешала, ужасно мешала…