Ольга Волошина - Немного любви и другие обстоятельства

– Алевтиной нарекли меня при рождении.

Хотела добавить: «и крещении». Но в последний момент передумала.

– Ну да, конечно, в те годы модно было называть детей архаичными именами.

На что это она так откровенно намекает? От возросшей злости меня понесло:

– Зато у меня имя редкое! – позволила я себе указать на затёртость имени Сергей. Только у меня в группе четыре Серёжи.

Мой Соболев заметно поскучнел и принялся с интересом разглядывать собственные ногти. Мамаша его, напротив, улыбнулась, правда, как-то отстранено, будто самой себе. Ещё больше выпрямилась и напряглась, как львица перед прыжком.

– А чем занимаются ваши родители?

– Мамочка моя, Нина Александровна, успешно трудится сметчиком в строительной фирме. А про папочку я ничего не знаю. Нина Александровна его бросила, когда я была ещё совсем крошкой. И он, по слухам, с горя запил где-то в Саратове. У тётки. У своей, разумеется. Так что я живу с бабушкой Агриппиной: у неё характер помягче, чем у мамочки. И мне, стало быть, с нею удобнее…

Я несла весь этот вздор окрепшим звонким голосом, наблюдая за тревожными необратимыми изменениями в лице мамаши Соболевой. На Серёгу было жалко смотреть. Мама Татьяна тоже пожалела родного детку и ласково пропела:

– Серёженька, будь добр, завари нам чайку. Пора уже гостью потчевать. Там, в холодильнике французские пирожные.

Когда Серега исчез, я очень ясно почувствовала всей своей периферической нервной системой: надо уходить, а то уже и так много глупостей изложила. Сейчас мне откажут от дома и запретят Соболеву со мной встречаться. Явно пора смываться. Пауза затягивалась, становилась жёсткой, натянутой.

– Ой, совсем забыла! Меня же ждут в студии современного бального танца, – фальшиво обеспокоилась я. – У нас сегодня контрольный просмотр новой программы.

Несу, конечно, чушь. Но танцами реально неплохо бы заняться. У меня должно хорошо получиться…

– Как жаль, что вы уже уходите! – радостно воскликнула провалившаяся кандидатка в мои свекрови.

И тут же завопила в полнейшем восторге:

– Сергей! Проводи Лику! Она опаздывает на важное мероприятие. Придется нам с тобой пить чай в тесном семейном кругу.

Насмешливый ветер хлёстко смазал меня по лицу прелым влажным листом. Осень резко переходила в зиму.

Два дня я его не видела. Телефон молчал. Сама звонить не стала, не от избытка гордости, а из трусости.

Начались первые зачёты, а я с большим трудом напрягала свою несчастную голову, совсем больную от предчувствия катастрофы. Конца любви, конца надежды – всего того, что так недолго грело мне душу.

Дважды столкнулась с ним: у входа в институт, потом ещё – на лестнице. Оба раза он очень спешил и выглядел жутко озабоченно.

– Извини, страшно опаздываю! Позвоню обязательно, – и добавил, словно оправдываясь: – У меня прежде не было такой тяжёлой сессии.

У меня тоже раньше не было. Хотя просто не было никакой.

Несмотря на кошмарные переживания, все экзамены я как-то сдала. Без единого хвоста и всего с одной тройкой по математике.

Сергей ждал меня в холле после финального экзамена с одной розой в блестящей обертке. Мне уже было всё равно. Я устала, измучилась и совсем не знала, о чём с ним говорить. И нужно ли?

– Сдала? – участливо спросил Соболев. Ну, просто заботливый старший товарищ!

– Конечно, спихнула. Большое дело что ли! – небрежно сказала я, но голосок мой предательски дрогнул.

Мы постояли молча. Потом Сергей догадался избавиться от цветка, впихнув его мне в руки. Теперь уже я крутила несчастную розу, хрустя оберткой и не зная, куда сунуть свою тяжёлую сумку с книгами. Соболев был просто обязан что-то произнести, чтобы немного разрядить совершенно наэлектризованную атмосферу.

–Жизнь – штука сложная, – сказал он, наконец, почти застенчиво. – Хотя ты, наверное, это уже слышала.

Он немного подумал и добавил уже более уверенно:

– Или читала!

Сами собой у меня наползли крупные, увесистые слёзы. Попыталась зашипеть на них, частенько это помогает. Вышло ещё хуже: слёзы капали, а я хрипло верещала что-то невразумительное, хотя и шёпотом. От огорчения я всхлипнула, получилось: «Хл-рю-у-уп».

Серёга достал ослепительный белоснежный носовой платок, воняющий чем-то изысканным, и протянул мне на вытянутой руке. Заранее, гад, подготовился! От злости я зашипела очень выразительно. Он снова заговорил, не давая мне выругаться как следует: