Мария Воронова - Пропущенный вызов

Руслан вздохнул и вдруг почувствовал себя легко и свободно, будто гора с плеч свалилась.

Бог, или судьба, или просто случайное стечение обстоятельств, но все, что с ним произошло, – логично и изящно, как шахматная партия, и очень может быть, что это проявление великой милости небес, которые рассудили так, что у него получилось искупить свою вину.

«Но еще большая ирония, что сейчас ты занимаешься тем же самым, – ехидно сказал внутренний голос, – думаешь, что ты весь такой просветленный, смирился, а на самом деле ни черта подобного. Ты опять все выкручиваешь, тянешь одеяло на себя и хочешь, чтобы полегче было. Какого черта? Есть Лиза, вы любите друг друга, у тебя одна нога. Все очень просто! Ты хочешь быть с этой женщиной, так будь с ней хоть без ноги, хоть без головы. Нельзя решать за нее. В прошлый раз ты решил за Олю, потому что хотел детей, а сейчас решаешь за Лизу, потому что боишься. Гордыня у тебя прямо какая-то неимоверная».

Уже в подъезде Зиганшин понял, что попал в дом, где живут богатые люди. Чопорная консьержка выглядела как классная дама из института благородных девиц, в большом мраморном холле стояло несколько дорогих велосипедов, на подоконнике цвели какие-то экзотические растения, а на противоположной от окна стене располагалось широкое зеркало в полный рост, шкаф с книгами и журнальный столик. Дело было не в том, что зеркало какое-то особенное, венецианское, или столик красного дерева, нет, все это было вполне обычным, но сам факт, что люди позаботились о своем комфорте и не опасаются, что он мгновенно будет нарушен, говорил об их достатке и уверенности в себе. Здесь никто не мочился в лифте, не крал велосипедов, а взяв с полки книгу, по прочтении ставил ее обратно, да еще и прибавлял какую-нибудь свою.

Показав консьержке удостоверение, Мстислав Юрьевич поднялся по лестнице и позвонил в квартиру.

Наташа скрывала имя своего возлюбленного от всех, в том числе и от брата. И от брата, пожалуй, особенно тщательно, опасаясь, что он станет как-нибудь мстить за ее несостоявшееся женское счастье.

После смерти сестры он общался с ее лучшей подругой Светой, и та сообщила, кто отец Наташиных детей, попросив Зиганшина связаться с ним и рассказать о гибели подруги. Впрочем, если бы она не назвала имени, он легко бы вычислил возлюбленного сестры из списка контактов в телефоне. Среди сухих фамилий Сашенька был один.

Отец Наташиных детей, единственная любовь ее жизни, даже не соизволил прийти на похороны. Зиганшин потом несколько раз звонил ему, но тот сбрасывал, поэтому начкрим рассудил, что, если человек не хочет по-хорошему, пусть будет по-человечески, и пробил адресок.

Сашенька трудился заведующим отделением реанимации в клинике, где Наташа работала терапевтом, имел жену, начмеда одной из ведущих питерских больниц, и, вероятно, был счастлив.

И самый грустный парадокс, что именно роман с Наташей, скорее всего, был тем самым фактором, на котором держался Сашенькин брак. Когда твоя жена добилась в жизни гораздо большего, чем ты сам, пусть даже дома она прячет свои диктаторские замашки и превращается в милую и беспомощную кошечку, все равно ты знаешь, что она – круче тебя. И становится как-то грустно, но тут ты вспоминаешь, с каким обожанием смотрели на тебя глаза другой женщины, для которой ты настолько прекрасен, что несколько минут в неделю рядом с тобой – уже счастье для нее, и успокаиваешься. Думаешь, что у тебя есть рабыня, и сразу легче на душе. Ну и мыслишка, что вот жена у тебя умная, а ты ее все же обманываешь, она тебя заставляет делать, что не хочется, ты, конечно, сделаешь, кошелек-то в ее руках, но потом пойдешь и трахнешь другую бабу, и попустит.

«Да, – горько подумал Мстислав Юрьевич, посмотрев на лошадиное лицо женщины, которая ему открыла, на ее презрительно поджатые губы и стальной взгляд, – если бы не Наташа, браку вашему давно конец».

Махнув перед носом женщины удостоверением, он прошел по широкому коридору в гостиную, удивляясь великолепию квартиры.

Зиганшин уважал комфорт и, пока не переехал в деревню, любовно и со вкусом обставлял городское жилье, но считал, что дом для тебя, а не ты для дома. А тут, несмотря на изысканное убранство, подобранную со вкусом мебель и чистоту, создавалось впечатление чего-то нежилого. Как витрина в элитном бутике, подумал Зиганшин с усмешкой, без приглашения усаживаясь на узкий диван с высокой деревянной спинкой.

Ему стало до тошноты обидно за сестру, что ей приходилось хвататься за любую работу, между тем как отец ее детей тратил деньги на всякое барахло, пусть красивое и очень дорогое.